Архив номеров: 2009 год, выпуск № 5 (65)

Из ответов протоиерея Дмитрия Смирнова на вопросы слушателей радиостанции «Радонеж»

- Почему председатель правительства В.В. Путин не желает Закон Божий ввести в школах? У меня внучка учится во втором классе, первый год батюшка ходил к ним в школу, а сейчас не ходит. И у неё трагедия.

– Понимаю. Владимир Владимирович Путин в нашей стране – чрезвычайно могущественная фигура. И конечно, если бы он этого захотел, то сумел бы это продавить. Даже если было бы большое сопротивление чиновников. Но он, как человек умный, понимает, что при всём его могуществе он всего лишь человек. А наше Министерство образования – это часть аппарата управления государством. Поэтому Владимир Владимирович трезво оценивает возможности сотрудников Министерства образования. И он, наверное, прекрасно знает, как к этому относится общество, наши педагоги и так далее. Есть ещё проблемы технического плана. Свято-Тихоновский университет готовит преподавателей основ православной культуры, но понятно, что этого недостаточно. Много верующих педагогов, которые могли бы пройти повышение квалификации и преподавать этот предмет. Но всё-таки, видимо, он чувствует и понимает, что отрицательных последствий будет больше, чем положительных. Кроме того, сейчас все озабочены финансовым кризисом, перестройкой армии. И может быть, ему, как председателю правительства, представляются эти задачи более важными.

На самом деле, если мы посмотрим на жития наших древних святых, то увидим, что вера передавалась из уст в уста. Я сам учился в советской школе. Нам преподавали совсем другую религию – марксизм-ленинизм, коммунизм. И всё-таки удалось это преодолеть. Сейчас никакого марксизма-коммунизма нет, но есть такая опасность, как оккультизм, которую тоже под разными вывесками пытаются преподавать в школе. Но, оставаясь по-прежнему советскими людьми, мы до сих пор не понимаем, что на самом деле в школе хозяева не директор с учителями, а родители. Законодательство позволяет вообще ввести любой предмет. Поэтому, если бы родители захотели, они бы директора поставили перед выбором: либо ты вылетаешь, либо ты нам это устраиваешь. И он, конечно, сделает, потому что редко можно встретить директоров, которые легко поменяют профессию. Обычно это люди солидные, им идти особо и некуда. Да и кто возьмёт человека старше 45 лет? Поэтому заставить любого директора сделать, скажем, профилирующим предметом в школе хотя бы акробатику, вообще не составляет никакого труда. Тут другое. Поражает вялость и равнодушие наших родителей.

На самом деле, из всей нашей десятимиллионной армии чиновников педагог школы – самое беззащитное существо. Поэтому если бы родители реально взяли духовную власть в своей школе, они вполне могли бы сделать это. Законодательство позволяет.

– Господь говорит, что в жизни нашей действуют две разрушительные причины – это невежество и безумство людей. Все мы, христиане, думаем о том, что поклонение деньгам – безумство. Нам надо вместе всё это разрушать и строить жизнь по Божьим законам. Как мы должны объединяться против этого зла?

– Такое объединение уже существует. Оно называется Церковью. Церковь – объединение людей, верующих не в деньги, а в Пресвятую Троицу. Никакого другого объединения для этого нам не требуется. Поэтому если мы будем жить согласно Евангелию, то это и будет свидетельство миру о том, как должна протекать наша жизнь.

Святые братья Кирилл и Мефодий были родом из Греции. Старший, Мефодий, правил одной областью вблизи Солуни, а затем удалился в Малую Азию, на гору Олимп, для подвигов благочестия. Кирилл, получив образование, стал книгохранителем при Софийском храме, потом преподавал философию. Но мир тяготил его, и он, оставив свои мирские занятия, поселился вместе с братом.

Некоторые славянские князья захотели услышать Евангелие не на латинском языке, на котором им проповедовали итальянские и немецкие епископы, а на славянском. Святые братья, владеющие славянским языком, были немедленно направлены к ним.

Желая прочного утверждения христианства на славянских землях, Кирилл и Мефодий решили изобрести славянскую азбуку. После усердного поста и молитвы задуманное с помощью Божией было исполнено, и братья стали переводить Евангелие с греческого языка на славянский. Четыре с половиной года трудились святые в Моравии и Паннонии, призывая народ к познанию истинного Бога. На славянский язык были переведены Евангелие, Псалтирь, многое из Ветхого Завета, Литургия и богослужебный чин.

Проповедь святых братьев принесла им множество бедствий. Латинские епископы непрестанно преследовали их. От беспрестанных изнурительных трудов святой Кирилл тяжело заболел и перед кончиной просил Мефодия не оставлять дела просвещения славян. Он преставился в 869 году на сорок втором году жизни. Похоронив брата, святой Мефодий в сане епископа Паннонского и Моравского продолжил свои труды и вскоре прочно поставил в славянских землях дело евангельской проповеди. В течение нескольких лет многие славянские народы стали совершать службу на славянском языке. Почил святой Мефодий в апреле 885 года.

Много поучительных примеров представляет нам жизнь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Один из них – удивительная кровная братская дружба и единодушие. Без сомнения, святых братьев связывали и богатые от природы дарования, и полученное ими прекрасное образование, и одинаковый благочестивый настрой, и одно общее дело апостольского служения.

Уходит на Олимп Мефодий – к нему спешит молодой Кирилл, и здесь они вместе предаются молитвенным и книжным трудам. Вызывают Кирилла для посольства к славянским народам – и тот упрашивает брата сопутствовать ему. Вместе они усердно готовятся к миссионерской деятельности, вместе разделяют труды опасного долгого путешествия, вместе трудятся и в школах, и в храмах; вместе подвергаются нападкам со стороны врагов. Это ли не образец крепкой, взаимной, братской любви!?

Этот урок братской любви мы должны крепко заучить, особенно те из нас, для которых родство, даже кровное братство, начинает терять свою силу. Нередко бывает так, что еще в детстве братья или сестры начинают ссориться, враждовать между собой, жаловаться друг на друга. Вырастают, и родительский дом становится для них тесен.

Ссорятся братья, ссорятся их жены, ссорятся их дети. А каково несчастным родителям видеть все это?! Не так должно быть по духу учения нашего Господа. «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!» (Пс. 132,1). Если все верующие должны быть между собой единодушны, то тем более - братья и сестры. Пусть у них разный возраст, характер, способности, но у них и много общего, связывающего их в тесный союз, главное в котором – забота о приобретении Царства Небесного.

Каждый брат и сестра должны заботиться друг о друге. Богоугодно ли проводят жизнь, с пользой ли для семьи, к утешению ли родителей? Прославляется ли через их жизнь имя Божие? Близки ли они ко спасению? Добрые стороны друг в друге они должны замечать и подражать им, а недостатки – кротко исправлять. Кто ближе человеку, чем его родной брат или сестра?

Братское слово, сказанное от любящего сердца, не может остаться бесплодным. Старшие братья, любя младших, стараются доставить им какое-то удовольствие, и это, конечно, не предосудительно. Но лучше будет побеседовать с ними о Христе, почитать Евангелие, жития святых, приучать к молитве и храму Божию.

Особенно братья и сестры должны стараться подавать друг другу добрый пример. Пусть знают старшие дети, что они дадут ответ пред Господом за своих младших братьев и сестер, если подавали им лишь дурной пример, учили одним только забавам и суетным делам.

Крепкая братская любовь святых Кирилла и Мефодия была основана на любви ко Христу. Да соединит и нынешних братьев и сестер любовь ко Господу. Тогда жить друг для друга им будет легко, приятно и утешительно.

Диавол, возгордившийся и посчитавший себя равным Богу, с великой завистью смотрел на первых людей. Он присвоил себе право Бога руководить жизнью созданного Им человечества, стал вмешиваться в дела людей. Проявляется это и в современной жизни, особенно наглядно – в мире политики. Есть Закон Божий, который говорит нам, что можно делать, а чего делать нельзя. Этот закон написан в сердцах людей (Рим. 2, 14). Современный политик убеждает нас, что этого недостаточно, что надо использовать светские конституции, гражданские и уголовные кодексы, законы. Для чего? Разве нам недостаточно Божественного откровения? Разве само Божественное слово не объясняет человеку, что есть добро, а что есть зло? Само слово политика, само понятие политика – надуманное, искусственно созданное. Нам говорят, что есть некая общественно-политическая жизнь там, за церковной оградой. И она может быть даже полезной для Церкви, а может и не быть полезной. Нам говорят, что Церковь не должна заниматься политикой. Если под политикой понимать общественный порядок, то почему же Церковь не должна принимать участия в жизни общества? Ведь Господь создал нас для того, чтобы мы жили в этом мире, населяли этот мир, а не для того, чтобы взять нас из него. «Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла» (Ин. 17, 15). А если эта жизнь за церковной оградой – жизнь вне Бога, то с кем тогда она, эта жизнь?

Современный мир политики – это попытка создать альтернативу Божественному откровению. Всякий раз, когда кто-то повторяет библейские заповеди «Не укради», «Не убий», но как-то по-своему интерпретирует их, этот человек идет по пути узурпатора-диавола. Мы же должны признавать высшие авторитеты – Закон и Волю Творца. Или мы признаем их и следуем своему Творцу, или мы выбираем путь политических и националистических спекуляций, путь человеческих измышлений о добре и зле и тем самым уклоняемся от Власти Господа Бога нашего. Мы должны быть очень внимательны в этом вопросе – с кем мы? Если мы придерживаемся традиции Священного Писания (2 Пет. 1, 19) и держимся Священного Предания (1 Кор. 11, 2), если для нас прежде всего – здравое учение Церкви (Сир. 24, 1–2), то это – истинная позиция. А если мы ждем, когда появится некая идеальная концепция, которая поможет нам изменить жизнь общества, то мы – обманщики. Почему обманщики? Потому что называем себя христианами, а сами не соответствуем этому образу, ищем себе по своим прихотям... учителей, которые льстили бы слуху (2 Тим. 4, 3). Мы не должны искать никаких новых концепций, нам не нужна никакая новая мораль, никакое новое мышление. Нам необходимо вернуться к евангельским началам жизни, к той святоотеческой традиции, к тем Божественным истокам, которые незыблемы в вероучительных началах нашего Исповедания.

Православие – это прежде всего образ жизни. Это не сумма неких знаний и представлений о Боге. Являясь живительной силой, Православие должно наполнить собою все. Святитель Иоанн Златоуст учил: Здесь (в Церкви) единственно можно научиться не только тому, чем будешь ты после этой жизни и как будешь тогда жить, но и тому, как управлять настоящую жизнь («Беседы на Евангелие от Иоанна»). Солнце и луна, все звезды не ждут ничьих советов, они следуют в своем существовании и движении только Воле Бога. Ни один атом, ни один нейтрон, или протон, или другая мельчайшая частица материи – не ищет для себя наставников и законодателей... Только Воля Господа вращает безконечно огромные и безконечно малые миры материального мира. Если бы Земля нарушила Волю Творца и произвольно или в результате «консенсуса» меняла орбиту своего вращения вокруг Солнца, была бы тогда жизнь на ней? Жизнь – там, где исполняется Воля Господа Бога! А там, где творение нарушает волю Творца, – там начало смерти, духовной и физической. Диавол всегда стремится узурпировать права Бога, подменить их. Для этой цели он использует и мир современной политики, разыгрывает “национальную карту”, бьет в полушаманский бубен экологических проблем, а главное выступает под знаменем экуменизма-гуманизма.

Мы готовы исполнять светские законы там, где они совпадают с Волей Господа и не противоречат ей (Рим. 13, 1–7), в противном случае мы решительно отвергаем их, и вместе со святыми Апостолами говорим: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? (Деян. 4, 19). И в этом смысле мы всегда исполняем только ЗАКОНЫ БОГА. Исполняя заповеди Господа, мы пребываем в свободе от мира человеческих иллюзий и греха, в той свободе, в которой пребывали наши прародители до своего грехопадения.

Священник Олег Стеняев

Когда мы видим что-то плохое, покроем его и не будем о нём распространяться. Неправильно, когда нравственные падения становятся известны [всем]. Предположим, что на дороге лежат нечистоты. Человек благоразумный, проходя мимо, возьмёт и чем-нибудь их присыплет, чтобы они не вызывали у людей отвращения. Неразумный, наоборот, вместо того чтобы накрыть, расковыряет их и только усилит зловоние. Так и мы, без рассуждения предавая огласке грехи других, вызываем ещё большее зло.

Если какая-то мать имеет дочь-блудницу, то она не поносит и не уничижает её перед другими, но делает всё возможное для того, чтобы восстановить её имя. Она продаст всё до последнего, она возьмёт дочь и уедет в другой город, постарается выдать её замуж и таким образом исправить её прежнюю жизнь. Точно таким же образом действует и Церковь. Добрый Бог с любовью терпит нас и никого не выставляет на посмешище, хотя Ему, Сердцеведцу, известно наше окаянство. И святые никогда не оскорбляли грешного человека перед [всем] миром, но с любовью, духовной тонкостью и таинственным образом помогали исправлению зла. А мы сами, будучи грешниками, поступаем наоборот – как лицемеры. Мы должны быть внимательны, чтобы не становиться лёгкими жертвами недоразумений и не считать злом того, что делают другие.

Если ты хочешь помочь Церкви, то старайся лучше исправить себя самого, а не других. Если ты исправишь самого себя, то сразу же исправится частичка Церкви. И понятно, что если бы так поступали все, то Церковь была бы приведена в полный порядок. Но люди сегодня занимаются всем, чем угодно, кроме самих себя, потому что заниматься другими легко, а для того, чтобы заниматься самим собой, нужен труд.

Если мы займёмся самоисправлением и, полагаясь преимущественно на божественную помощь, обратимся более ко внутренней деятельности, чем ко внешней, то мы поможем другим больше и результативнее… Когда кто-то отдаётся внешней деятельности, не достигнув ещё очищенного внутреннего духовного состояния, то ему будет не хватать доверия Богу и он часто будет терять мир. Освободившись от своего ветхого человека и от всего мирского, он будет иметь уже божественную благодать. Сначала сам он должен погрузиться в благодать, и лишь потом его силы, уже освящённые, могут быть использованы для спасения других.

Если мы обличаем кого-то от любви, с болью, то независимо от того, понимает он нашу любовь или нет, в его сердце происходит изменение, потому что нами двигает чистая любовь. А обличение без любви, с пристрастием делает обличаемого зверем, потому что наша злоба, ударяя в его эгоизм, высекает искры, как сталь в зажигалке высекает искры из кремня…

Надо всегда испытывать себя: «Для чего я хочу сказать это? От чего я исхожу? Больно ли мне за ближнего, или же я хочу сказать это для того, чтобы показать себя хорошим, покрасоваться?» Если человек очистился, то, даже если он гневается, кричит, делает кому-то замечание, его побудительные причины будут чисты. И потом всё идёт правильно, потому что он действует с рассуждением. Рассуждение – это очищенность, это божественное просвещение, духовная ясность, а стало быть, как там, внутри, с нею может ужиться эгоизм? И когда побудительные причины чисты, сердце человека пребывает в покое. Таким вот образом вы можете понять каждое ваше действие – доброе ли оно.

Как-то раз я спросил одного человека: «Кто ты? Воин Христов или воин лукавого? Знаешь ли ты, что у лукавого тоже есть воины?» Христианин не должен быть фанатиком, ему надо иметь любовь ко всем людям. Кто без рассуждения кидается словами, пусть даже и правильными, тот делает зло. Был я знаком с одним писателем. Человек он был очень благочестивый, однако с людьми мирскими говорил языком грубым, доходившим до глубины души и сотрясавшим их. Однажды он говорит мне: «На одном собрании я сказал одной госпоже то-то и то-то». Однако он сказал ей это так, что искалечил её. Он оскорбил её перед всеми. «Слушай, – сказал я ему, – ты бросаешь людям золотые венцы с алмазами, однако, швыряя их таким образом, ты проламываешь головы, и не только слабенькие, но и крепкие». Давай не будем «по-христиански» (в кавычках) побивать людей камнями. Кто перед другими обличает согрешившего или с пристрастием говорит о каком-то человеке, тот движим духом не Божиим, но иным. Церковь действует посредством любви, а не так, как законники. Церковь смотрит на всё с долготерпением и стремится помочь каждому, что бы он ни натворил, каким бы грешником ни был.

Я вижу, что некоторым свойственна странная логика. Их благоговение – это хорошо, их расположение к добру – это тоже хорошо, но необходимы ещё духовное рассуждение и широта, чтобы спутницей благоговения не стало узколобие, чтобы голова не стала такой твёрдой и упрямой, что хоть кол на ней теши. Вся основа в том, чтобы иметь духовное состояние, для того чтобы в человеке было духовное рассуждение. Иначе он стоит на «букве закона», а «буква закона убивает». Тот, у кого есть смирение, никогда не строит из себя учителя, но выслушивает другого и, когда спросят его мнение, говорит смиренно. Он никогда не скажет «я», но «помысл говорит мне» и «отцы сказали». То есть он говорит как ученик. Тот, кто считает, что он способен исправлять других, имеет много эгоизма.

Из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада». Эта книга, возможно, лучшие художественные мемуары о Соловецком лагере особого назначения и его обитателях в 20-х годах прошлого века. Обратимся же к памятованию тех дней, когда земля Русская стала Голгофой...

– А нашу-то заутреню соловецкую помните?

– Ещё бы я не вспомнил её, эту единственную разрешённую на Соловках заутреню в ветхой кладбищенской церкви.

Владыка Илларион добился от Эйхманса разрешения на службу для всех заключённых, а не только для церковников. Уговорил начальника лагеря дать на эту ночь древние хоругви, кресты и чаши из музея, но об облачениях забыл. Идти и просить второй раз было уже невозможно.

Но мы не пали духом. В музей был срочно вызван знаменитый взломщик, наш друг Володя Бедрут. Неистощимый в своих словесных фельетонах Глубоковский отвлекал ими директора музея Ваську Иванова в дальней комнате, а в это время Бедрут оперировал с отмычками, добывая из сундуков и витрин древние драгоценные облачения, среди них – епитрахиль митрополита Филарета Колычева. Утром всё было тем же порядком возвращено на место.

Эта заутреня неповторима. Невиданными цветами Святой ночи горели древние светильники, и в их сиянии блистали стяги с ликом Спасителя и Пречистой Его Матери.

Благовеста не было: последний колокол, уцелевший от разорения монастыря в 1921 г., был снят в 1923 году. Но задолго до полуночи вдоль сложенной из непомерных валунов кремлёвской стены, мимо суровых заснеженных башен потянулись к ветхой кладбищенской церкви нескончаемые вереницы серых теней. Попасть в самую церковь удалось немногим. Она не смогла вместить даже духовенство. Ведь его томилось тогда в заключении свыше 500 человек. Всё кладбище было покрыто людьми, и часть молящихся стояла уже между соснами, почти вплотную к подступившему бору.

Тишина. Истомлённые души жаждут блаженного покоя молитвы. Уши напряжённо ловят доносящиеся из открытых врат церкви звуки священных песнопений, а по тёмному небу, радужно переливаясь всеми цветами, бродят столбы сполохов – северного сияния. Вот сомкнулись они в сплошную завесу, засветились огнистой лазурью и всплыли к зениту, ниспадая оттуда, как дивные ризы.

Грозным велением облечённого неземной силой иерарха, могучего, повелевающего стихиями теурга-иерофанта, прогремело заклятие-возглас владыки Иллариона:

– Да воскреснет Бог и да расточатся врази Его!

С ветвей ближних сосен упали хлопья снега, а на вершине звонницы вспыхнул ярким сиянием водружённый там нами в этот день символ Страдания и Воскресения – Святой Животворящий Крест.

Из широко распахнутых врат ветхой церкви, сверкая многоцветными огнями, выступил небывалый крестный ход. Семнадцать епископов в облачениях, окружённых светильниками и факелами, более двухсот иереев и столько же монахов, а далее нескончаемые волны тех, чьи сердца и помыслы неслись ко Христу Спасителю в эту дивную, незабываемую ночь.

Торжественно выплыли из дверей храма блистающие хоругви, сотворённые ещё мастерами Великого Новгорода, загорелись пышным многоцветием факелы-светильники – подарок веницейского дожа далёкому монастырю – хозяину Гиперборейских морей, зацвели освобождённые из плена священные ризы и пелены, вышитые тонкими пальцами московских великих княжён.

– Христос воскресе!

Немногие услыхали прозвучавшие в церкви слова Благой Вести, но все почувствовали их сердцами, и гулкой волной пронеслось по снежному безмолвию:

– Воистину воскресе!

– Воистину воскресе! – прозвучало под торжественным огнистым куполом увенчанного сполохом неба.

– Воистину воскресе! – отдалось в снежной тиши векового бора, перенеслось за нерушимые кремлёвские стены, к тем, кто не смог выйти из них в эту Святую ночь, к тем, кто, обессиленный страданием и болезнью, простёрт на больничной койке, кто томится в смрадном подземелье Аввакумовой щели – историческом соловецком карцере.

Крестным знамением осенили себя обречённые на смерть в глухой тьме изолятора. Распухшие, побелевшие губы цинготных, прошептали слова обетованной Вечной Жизни…

С победным ликующим пением о попранной, побеждённой смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно…

Пели все… Ликующий хор «сущих во гробех» славил и утверждал своё грядущее неизбежное, непреодолимое силами зла Воскресение…

И рушились стены тюрьмы, воздвигнутой обагрёнными кровью руками. Кровь, пролитая во имя любви, дарует жизнь вечную и радостную. Пусть тело томится в плену – дух свободен и вечен. Нет в мире силы, властной к угашению его! Ничтожны и бессильны вы, держащие нас в оковах! Духа не закуёте, и воскреснет он в Вечной Жизни добра и света!

– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ… – пели все, и старый, еле передвигающий ноги генерал, и гигант-белорус, и те, кто забыл слова молитвы, и те, кто, быть может, когда-то поносил их… Великой силой вечной, неугасимой Истины звучали они в эту ночь…– ...И сущим во гробех живот даровав!

Радость надежды вливалась в их истомлённые сердца. Не вечны, а временны страдания и плен. Бесконечна жизнь Светлого Духа Христова. Умрём мы, но возродимся! Восстанет из пепла и великий монастырь – оплот земли Русской. Воскреснет Русь, распятая за грехи мира, униженная и поруганная. Страданием очистится она, безмерная и в своём падении, очистится и воссияет светом Божьей правды. И недаром, не по воле случая, стеклись сюда гонимые, обездоленные, вычеркнутые из жизни со всех концов великой страны.

Не сюда ли, в святой ковчег русской души, веками нёс русский народ свою скорбь и надежду? Не руками ли приходивших по обету в далёкий северный монастырь «отработать свой грех», в прославление святых Зосимы и Савватия, воздвигнуты эти вековечные стены, не сюда ли в поисках мира и покоя устремлялись, познав тщету мира, мятежные новогородские ушкуйники…

– Приидите ко Мне все труждающиеся и обременении, и Аз упокою вы…

Они пришли и слились в едином устремлении в эту Святую ночь, слились в братском поцелуе. Рухнули стены, разделявшие в прошлом петербургского сановника и калужского мужика, князя Рюриковича и Ивана Безродного: в перетлевшем пепле человеческой суетности, лжи и слепоты вспыхнули искры Вечного и Пресветлого.

– Христос воскресе!

Эта заутреня была единственной, отслуженной на Соловецкой каторге. Позже говорили, что её разрешение было вызвано желанием ОГПУ блеснуть перед Западом «гуманностью и веротерпимостью».

Её я не забуду никогда.

Было это совсем недавно в 2008 году. На обратном пути, возвращаясь из Оптиной пустыни домой, автобус паломнической службы «С Вятки» заехал в Боровский Пафнутьев монастырь.

Анна Николаевна – женщина ещё не старая, невысокая, с красивыми, немного крупноватыми чертами лица, но уже с ясно пробивающейся из-под лёгкого голубого платка сединой – терпеливо дождалась в проходе салона своей очереди и вместе с соседкой – бойкой говорливой старушкой – выбралась на улицу. Прохладный, ясный весенний день уже давно прикрыл за собою дверь, но было ещё довольно светло. На небольшой площадке для парковки перед монастырём было пусто. Паломники, разминаясь от долгого сидения, разглядывали старинные массивные стены, арку с надписью у входа и, тихо переговариваясь, ждали возвращения матушки Надежды, руководителя группы, ушедшей за благословением на посещение обители в столь неурочный, поздний час. Когда она вернулась, люди, выслушав наставления и разъяснения, куда продвигаться, потихоньку стали входить в ворота, растягиваясь по внутреннему дворику неровной цепочкой.

Немного поотстав, Анна Николаевна на ходу пошарила руками по карманам курточки, а потом и жакета. Нашла, достала и раскрыла старенький, потрёпанный кошелёк, подаренный ей ещё в молодости, и в очередной раз удостоверилась, что денег у неё почти не осталось – пятьдесят рублей бумажкой да мелочь. Их и в начале пути было немного. Женщина мечтала о поездке в Оптину, давно копила, собирала на неё почти год, откладывая понемногу от своей небольшой зарплаты, бережно пряча мелкие купюры и монеты в самодельную копилку – белое пластиковое ведёрко от майонеза с предварительно приклеенной крышкой, в которой сын, улыбаясь и подшучивая над матерью, сделал ножом прорезь. И ведь скопила. Добавлять пришлось совсем немного. Хотя, сказать по правде, и путёвка в паломнической службе стоила недорого. И вот денежки почти закончились. Да всё было бы ничего, всё было бы ладно, если бы не одно – Анна Николаевна так и не купила восковых свечек.

Дома, в деревне, отец Василий с Михалычем – старостой прихода – раз в месяц специально ездили в город за разным церковным товаром – крестиками, иконками, книжечками. Привозили и свечки, разных размеров и по разной цене, но восковых среди них почему-то не было. Поэтому Николаевна надеялась купить их в поездке. Шёл Великий пост, и женщине очень-очень хотелось, чтобы в праздник, в Пасху, дома у иконок в углу, рядом с горкой накрашенных яиц и пышным пирогом, горели именно восковые, пахнущие мёдом свечи. Посещая храмы в пути, подавая записки на службах, бывая в церковных лавках, она как-то оставляла покупку свечек на «потом». И вот. Дооставлялась. Анна Николаевна вздохнула, одёрнула куртку, поправила платок и, сунув кошелёк в левый карман, ступая по оттаявшей асфальтовой дорожке, стала успокаивать себя: «Ну, видно, Богу так угодно. Ладно уж, в следующий раз. Или приеду и специально закажу Михалычу. А что? Точно! Приеду и сразу же закажу». И, уже успокоившись, смирившись, зашагала к старинному храму, где начиналась служба. В глубине души женщина ещё берегла маленькую искорку надежды, что, может, здесь, в монастыре, она всё-таки сможет осуществить свою мечту.

Когда паломники после ужина в трапезной собрались на улице для экскурсии, уже совсем стемнело и зажглись фонари. Церковная лавка давным-давно была закрыта, а в ремонтируемом храме, где строительные леса держали настил прямо над головой, ничего не продавали и записок не брали. Подошёл послушник и, рассказывая о монастыре, повёл группу паломников к темнеющему в стороне зданию. Поднявшись по крутой лестнице, погремев тяжёлой связкой ключей, он открыл тяжёлую дверь и, включив свет, впустил всех в небольшое помещение, оказавшееся старинным больничным храмом. Реставрация и ремонт шли и здесь, хотя на стенах висели иконы. Анна Николаевна вместе со всеми внимательно выслушала рассказ о том, как в старые времена даже лежачие больные могли присутствовать на литургии, о том, сколько испытаний выпало на долю монахов, с трепетом приложилась к иконе, к которой, по рассказу послушника, не могут подойти бесноватые.

Потом паломники стали потихоньку обходить храм, крестились у икон, молились, тихо на выходе писали поминальные записки и, положив деньги в ящичек для пожертвований, выходили.

Николаевна, оказавшись последней, быстро написала привычное «О здравии», упомянула батюшку, сына, невестку, внуков и даже сватью, положила свою записочку сверху остальной стопки и, сунув руку в карман за деньгами, вдруг вспомнила, что это её последние пятьдесят рублей. Она замешкалась, теребя бумажку, и от волнения не заметила, что говорит вслух: «Конечно, свечек уже не купить. Но за одну записку вроде как и многовато, сдачи-то нет. И не положить – как не положишь? Совесть заест потом». И вдруг ей стало стыдно своих мыслей, да ещё заметила стоявшего в дверях послушника. Решительно протолкнув деньги в прорезь, повернулась напоследок к иконам, перекрестилась, поклонилась и пошла к выходу на улицу. Там её попутчики, уже поблагодарив экскурсовода, направлялись за монастырские стены к святому источнику.

Анна Николаевна шла, мягко ступая по дорожке, вдыхая поразительно чистый, холодный, как родниковая вода, воздух, и на душе было спокойно и светло.

– Матушка!

Она оглянулась. Послушник, незаметно догнавший её, протянул какой-то свёрток:

– Помолитесь за нас, за всю нашу братию. Ну и за меня – грешного раба Божия Сергия.

Женщина машинально взяла что-то увесистое, упакованное в серую рыхлую обёрточную бумагу, так же машинально поблагодарила:

– Спаси, Господи! – и улыбнулась: – Обязательно, обязательно помолюсь.

Послушник поклонился ей и словно растаял в тени монастырских стен. А Анна Николаевна пошла догонять своих.

Когда оживлённые и раскрасневшиеся после купания в источнике паломники собрались для отъезда и расселись по своим местам в автобусе, делясь впечатлениями с соседями, убрав набранную в бутылки родниковую воду, а «Икарус», урча и вздыхая, притушив свет в салоне, выехал на трассу, женщина вдруг вспомнила о свёртке. Она достала его и развернула. В нём лежали тёмные, пахнущие мёдом, пасхальные восковые свечи.

Н. БУКИН

Житие Николая Угодника весьма скромно, и собственно о земной его жизни мы знаем совсем немного. Знаем, что был он благочестивейшим пресвитером, а впоследствии епископом ликийского города Миры, знаем, что он безстрашно заступился за невинно осуждённых на смерть, знаем, что тайной, но щедрой милостыней спас от безчестия и позора трёх бедных девушек. Известно нам и то, что на Первом Вселенском соборе в жёстких прениях ревностный святитель заушил, а по-современному дал по лицу, нечестивого, но искусного в спорах еретика Ария — факт, сам по себе, на первый взгляд, не вяжущийся с христианской любовью и смирением, но это только на первый взгляд, однако речь сейчас не об этом.

Итак, на фоне столь скудного на факты жития мы видим не вмещаемое многими томами свидетельство о безчисленных и великих чудесах, совершаемых уже по смерти Святителя Николая вплоть до сего дня. Тут необходимо вспомнить о том, что Сам Господь заповедовал нам свои добрые дела скрывать от людских глаз и ушей. Заповеди этой, безусловно, следовал и Николай Угодник, и лишь благодаря счастливой оплошности Святителя и смекалке отца трёх упомянутых выше сестёр мы сейчас знаем о том, как под покровом ночи, таяся, как сказано в житии, подбрасывал святой угодник мешочки с золотом в окно бедным девушкам, обезпечивая тем самым их безпорочное будущее.

Не имея дерзновения пересказывать вам уже не раз описанные, известные и литературно оформленные чудеса, хочу рассказать вам о чуде, которое произошло с моей семьёй по молитвам святителя Николая, таком же скором и ярком, как и все совершённые им чудеса. Об этом чуде знают некоторые близкие мне люди, и прошлой зимой я рассказал о нём в день памяти Святителя на проповеди в дорогом моему сердцу храме Трёх Святителей на Кулижках. Надеюсь, и вы с интересом и пользой прочтёте о нём.

Дело было в 1993 году. Трудное и нищее время так и не перестроившейся перестройки и не ускоренного ускорения. Мы с супругой снимали дачу в Ильинке. На осень-зиму это было гораздо дешевле, чем даже самое захудалое жилье в Москве. Я ещё не был священником и служил пономарём и чтецом в одном из вновь открывшихся монастырей. Жили мы более чем скромно, и минтай-кормилец был нашей изысканной праздничной трапезой. У нас родился второй ребёнок, денег не хватало катастрофически, возвращаться на светскую работу и оставлять храм тоже не хотелось. Как-то на исповеди я посетовал духовнику на жизнь, и он сказал мне:

— Помолись святителю Николаю, почитай акафист, всё будет хорошо.

Я приехал домой и рассказал об этом супруге, и мы стали читать акафист.

На третий же день мне звонит один старый приятель и говорит:

— Димитрий, слушай, ты как — всё еще в церкви работаешь?

— В церкви, — говорю.

— И денег, конечно, у тебя нет.

— Конечно, нет.

— Слушай, тут такое дело: приятельница, главбух банка, сводила баланс, и у неё каким-то образом повисли 40 тысяч. Ни туда ни сюда — как бы лишние они. Не возьмёшь ли? Она хотела кому-нибудь из верующих пожертвовать, чтобы помолились.

— Возьму, — говорю, — конечно, возьму, с большой радостью возьму.

И взял. И принёс домой. Сорок тысяч рублей — по тем временам деньги очень большие. Мы с женой были потрясены. Невероятно, немыслимо! Святитель Христов Николай, великий угодник Божий, слава тебе, добрый и скорый помощник. Половину денег решили мы отдать в помощь одному Никольскому монастырю в Калужской области, а на другую половину безбедно прожили не помню уж какое, но длительное время. Однако деньги имеют свойство заканчиваться, и мы опять было приуныли, но решили вновь взяться за акафист. И вот на второй уже день опять звонит мой товарищ:

— Димитрий, ну как, всё еще в церкви?

— В церкви.

— Слушай, опять такая же история, только на сей раз 50 тысяч. Возьмёшь?

О наших с женой переживаниях, чувствах я, наверное, не смогу написать. Над этим нужно долго думать, как над стихами. Деньги мы опять ополовинили, по тем же направлениям, и прожили безбедно ещё значительный отрезок времени, а там я стал дьяконом, потом священником, и жизнь приняла совсем иной оборот. Но по сей день и, надеюсь, до смерти мы с матушкой с любовью, страхом, трепетом и восторгом относимся к великому и святейшему имени Николая Чудотворца. Его же молитвами и вам всем желаю в день его святой памяти и во все дни спасения и помощи от Бога, заступления и утешения во всех скорбях, печалях и невзгодах. Верую, что утрёт великий Святитель своим омофором каждую пролитую вами слезу, поддержит десницей своей каждого, занёсшего ногу над погибельной пропастью, согреет огнём своего сердца простывшие на холодных ветрах века сего наши грешные, слабые, но верные Богу души.

Священник Димитрий АРЗУМАНОВ

Один священник, который устал слушать отговорки по поводу того, почему люди не ходят в церковь, написал на одном из сайтов в сети Интернет следующее.

Десять аналогичных причин, по которым я не умываюсь:

1. Потому, что меня заставляли умываться в детстве.

2. Те, кто умываются – лицемеры, думают, что они чище других.

3. Не могу решить, какое мыло лучше.

4. Когда-то я умывался, но потом мне надоело.

5. Я умываюсь только по большим праздникам – на Рождество и на Пасху.

6. Никто из моих друзей не умывается.

7. Начну умываться, когда стану старым и грязным.

8. У меня нет времени на умывание.

9. Зимой вода слишком холодная, а летом слишком теплая.

10. Не хочу, чтобы на мне зарабатывали производители мыла.

У одного африканского короля был близкий друг, который в любой ситуации имел привычку говорить: «Это хорошо!». Однажды король находился на охоте. Друг по обыкновению заряжал ружья для короля, но, очевидно, сделал что-то неправильно: когда король взял у своего друга ружьё и спустил курок, у него оторвало большой палец руки. Друг же как обычно изрёк: «Это хорошо!» На это король ответил: «Нет, это не хорошо!» – и приказал отправить своего друга в тюрьму.

Спустя год король снова охотился в джунглях. Внезапно на него набросилось вооружённое дикое племя людоедов, пленив его вместе со всей свитой. Приведя пленников в деревню, каннибалы натаскали кучу дров, связали королю руки, приготовив его к жертвенному закланию. Вскоре они заметили, что у короля не хватает большого пальца на руке. Из-за своего суеверия они никогда не ели тех, кто имел ущербность в теле. Развязав короля, они его отпустили.

Возвратившись домой, он вспомнил тот случай, когда лишился пальца, и почувствовал угрызения совести за своё обращение с другом. Он сразу же пошёл в тюрьму, чтобы поговорить с ним. «Ты был прав, – сказал он, – это было хорошо, что я остался без пальца». Он рассказал всё, что только что с ним произошло, и завершил свой рассказ словами: «Я очень жалею, что посадил тебя в тюрьму, это было с моей стороны плохо». «Нет, – сказал его друг, – это хорошо!» «Что ты говоришь? Разве хорошо, что я посадил своего друга на целый год в тюрьму?» «Если бы я не был в тюрьме, то был бы там вместе с тобой».