Архив номеров: 2009 год, выпуск № 11 (71)

Море стояло стенами справа и слева от идущих по дну людей.

Верую.

Солнце стояло полдня на одном месте ради победы Израиля над врагами.

Верую.

Странная пища, как иней, по утрам покрывала землю вокруг шатров в течение сорока лет.

Верую. И это только начало.

Бог Сам сошёл на землю – не на вершину горы, не во внутреннее пространство храма. В утробу Девицы сошёл Бог. Куст терновый горел, не сгорая, трое юношей невредимо стояли в бушующем пламени печи. И девическая утроба осталась невредимой, нетронутой после Божественного чревоношения.

Верую.

Человеком стал Господь. Это невозможно, но это истинно! И унизить, и убить Себя позволил Господь. Это недомыслимо, но это так! И воскрес из мёртвых Бог, ставший Человеком! Это невообразимо! Это абсурдно! И, вместе с тем, это – святая правда! Верую, ибо абсурдно. Именно в таком контексте можно понять слова Тертуллиана, ставшие поговоркой.

Самолёт тяжелее воздуха. Но при помощи винта и крыла он летит. Летит многотонная птица, не имеющая перьев, и мы лишь по косности ума перестали этому удивляться.

Библия тяжелее воздуха. Если быть неосторожным, она может упасть из рук или с края стола – и не полетит как птица. Но то, что в ней, способно сделать человека крылатым и небесным существом.

Погружение в тайны текста зависит от любви к Автору текста. Каждая буковка – это листок. Все вместе – густой виноградник. Голос возлюбленного слышен, но лица Его не видно. Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! Потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои – ночною влагою (Песн. 5, 2). Перед нами – не общение с Богом философов, но общение с Богом Авраама, Исаака и Иакова.

Любви от нас хочет Господь. Любовь – это мука и сладость, боль и недоумение. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением (Песн. 8, 7).

Сверхлогичность неизбежно сталкивается с земным расчётом. Бухгалтер рано или поздно нападёт на метафизика.

Евреи не признают Истинного Мессию. Способ Его Пришествия, слова Его и дела, добровольный позор Креста, смерть и Воскресение не вмещаются в сознание ветхого Израиля. И это при том, что сознание Израиля вскормлено чудесами и, в принципе, не должно быть ограниченно-логичным.

Точно так же, как евреи отвергают Мессию, прочие народы отвергают мессианство самих евреев. Тот факт, что спасение от Иудеев (Ин. 4, 22), ущемляет национальную гордыню и не вмещается во внутреннюю тесноту «языков» так же, как и Сам Мессия ущемляет гордыню иудеев.

Благословен Господь, перепутавший мысли человеческие!

Одни гордятся великим избранничеством и убивают Избравшего! Другие поклоняются отверженному Праведнику, но хулят землю, из которой Он вырос, землю, за пределами которой Он никогда не смог бы появиться.

Христос никогда не родился бы ни от китаянки, ни от египтянки, ни от славянки, но только от невинной Девы из рода Авраамова. Вся история мира до Пришествия Спасителя вмещается в имя «Богородица». Неужели крещёные люди способны с этим спорить? А если способны, то стоит ли удивляться, что богоизбранность родила богоубийство?

Национальная гордыня. Имя трижды проклятого идола. Из-за неё Израиль распял Начальника Жизни. Из-за неё вчерашние язычники ненавидят тех, кого Живущий во веки избрал первыми.

Как чудно то, что эти первые ослепли. Ведь если бы они не ослепли, если бы они поняли, приняли, полюбили, облобызали Спасителя, то они же не дали бы Ему стать нашим с вами Богом. Из презрения ко всем чуждым Закона, из чувства собственичества, из той же национальной гордости они сказали бы: «Прочь! Это наш Господь, наш Мессия, родившийся от нашей Девы!» Они вряд ли позволили бы нам, как псам, лизать крошки, падающие с их благодатного стола!

Благословен Господь, пришедший ко всем, а не к одним иудеям! Он не согласился стать их «частной собственностью», но из-за этого не стал «частной собственностью» нашей. Он свободен! Свободен в любви и любит нас: слепцов, гордецов, глупцов и негодяев.

Благословлю Господа на всякое время. Благословлю Его, вставая утром и ложась вечером; благословлю, промахнувшись молотком по шляпке гвоздя; благословлю, ложась на операцию. Благословлю Господа в скудости и в изобилии, в юности и в старости для того, чтобы смочь, суметь благословить Его в минуту смерти. Вера, перешедшая в состояние всегдашнего хваления, вера, не боящаяся страдать, вот она — вера апостольская, отеческая, православная, «иже вселенную утверди».

Ты умён и веруешь? Это хорошо, но этого мало. Надо веровать и стать безумным, чтобы быть мудрым (1 Кор. 3, 18). Иначе мир своей бетонной логикой раздавит твою логичную веру, и твой дом рухнет, и разрушение его будет велико (см.: Лк. 6, 49).

Протоиерей Андрей Ткачев

«Пререкаемым знамением» крест остается до сих пор. Нецерковные люди высокомерно обвиняют православных в пережитках язычества: мол, поклоняются предмету, фетишу. Люди, увлекающиеся изотерикой — а их среди нас немало — считают крест чем-то вроде амулета «от сглаза», и нередко приходится видеть у них на шее, рядом с крестом, всякие обереги, знаки зодиака и тому подобное. Считающие себя атеистами — заново открывают Америку, твердя о том, что, мол, под знаком креста из века в век злые церковники творили крестовые походы, аутодафе, анафематствования науки и культуры и прочие мракобесия. Высоколобые ученые в тиши кабинетов пишут многотомные исследования о формах крестов древнеегипетских, о солярной символике и о начертании иудейской буквы «тав»…

Ну, а для нас-то, имеющих высокое поползновение считать себя христианами, чадами Церкви Христовой, что значит крест? Просто знак «партийной принадлежности», по которому можно опознать «своих»? Но Церковь ведь — не партия, не общественная организация, Церковь — совсем иное… Да и многие, увы, из тех, кто сегодня носит крест, христианами называются скорее номинально. Дорогу в храм — поставить свечку «на удачу», попросить отпеть бабушку, приобрести «заветную» иконку для автомобиля — они вроде бы и знают, но спроси их, о чем говорится в Символе веры, что написано в Евангелиях, давно ли они причащались и как вообще относятся ко Христу — такое порой услышишь, что лучше бы и не спрашивать!.. (Конечно, причины этого бывают разные, как и сами эти люди — разные, и не нам их судить, тем более, что во многом в их несоединении со Христом виноваты и мы, — как часто, глядя на нас, люди не видят Христа, как часто из наших уст звучит что угодно, только не живая проповедь Евангелия…).

Тогда — что же для нас крест? Защита? Да — и защита. Очень простая вещь, о которой мы, немощные, страшливые, маловерные, постоянно забываем в круговерти жизни житейской: видя на нас крест, нечистый дух понимает: этот человек — Христов. И тронь его — Христос заступится, мало не покажется… Конечно, при этом важно, как мы носим крест, в какую сторону направлены наши мысли и чувства, наша воля, наша вера. Крест — знак спасения, принесенного в мир Господом, — но нашим спасением оно может стать только при условии, что мы его хотим, взыскуем, принимаем, делаем для его усвоения хоть что-то, заповеданное Христом и Его Святой Церковью, — пусть неумело, слабо, но искренне и изо всех сил.

И еще крест — знак любви. Любовь сама по себе — знамение пререкаемое. Тот, кто любит — в чем-то отрекается от себя ради любимого, жертвует, прощает, подставляется. Словом, по меркам бытовой логики «мира сего», ведет себя крайне нелогично, а то и скандально, возмутительно… Логика бытовая и логика любви — разные. В основе бытовой — торчит самому себе очевидное «я», такое, казалось бы, неоспоримое… Настоять на своем (своей правде, своей силе) во что бы то ни стало! Насильно, но воздействовать на другого — для его же блага, как же иначе! Если бы Бог следовал неуклонно такой логике, Он бы Своей силой воздействовал на человека (а кто же, строго говоря, мог бы ему помешать, Он ведь всемогущ!..). Непутевое блудное дитя, человека, отпавшего от Него, Бог бы пытался вернуть к Себе громом и молниями, наказаниями и прещениями, чудесами и знамениями с высоты Своего непререкаемого авторитета… В конце концов, Он мог бы превратить людей в рабов, в послушных биороботов — ну и что, зато бы были послушны, для их же блага!.. Но Бог поступил иначе — по логике любви. Так чувствует мать, у которой болеет дитя: «Да хоть бы я переболела вместо него!..» И так мать поступает, когда чадо исчезает из дому — выходит за ним в страшную ночь, ищет и ищет его по подворотням, подвалам, притонам, жертвует собой ради него — потому что любит…

Так поступил и Бог — пошел за блудным человечеством в страшную ночь греха и смерти, в клоаку мира мирского. И прошел этот человеческий путь — до конца, до смерти, до креста, таков удел любви в мире, лежащем во зле…

Но любовь — умереть не может. И логика любви повела Бога дальше, крест не стал концом всего — произошло Воскресение. А вслед за этим — возможность и для нас воскреснуть, вернуться со стези сиротских мытарств — к любящему Отцу, в родной дом.

Гордость – опора страстей

Если мы не видим преуспеяния в подвиге – значит у нас нет трезвения или Бог не попускает нам идти дальше, дабы мы не возгордились и не повредили себе.

В духовной жизни есть три этапа. На первом этапе Бог даёт человеку конфеты и шоколад, потому что видит слабость души и её потребность в утешении. На втором – понемногу отнимает Свою благодать в воспитательных целях, чтобы человек осознал, что без Божией помощи он не может сделать даже самого малого. Так в человеке рождается смирение и он чувствует необходимость во всём прибегать к Богу. Третий этап – это постоянное ровное хорошее духовное состояние. Ты находишься между вторым и третьим этапами: немного проходишь вперёд, потом забываешь свою немощь, Христос отнимает благодать, ты остаёшься ни с чем, снова начинаешь ощущать свою немощь и приходишь в себя. Если бы ты мне сказала, что чем дальше продвигаешься, тем лучше становишься, то это бы меня напугало – значит в тебе сидит гордость. Но теперь, когда ты говоришь, что сама себе кажешься всё хуже и хуже, то я радуюсь, потому что вижу, что у тебя всё хорошо. Не бойся: чем дальше человек продвигается вперёд, тем отчётливее видит свои недостатки и несовершенство, а это – прогресс.

Бог слышит нас и помогает нам. Может, ты не чувствуешь Его помощи? Но тогда виноват в этом не Бог, а ты сам, потому что своей гордостью прогоняешь Его помощь.

Если нет опасности, что Его помощь станет поводом к превозношению, то невозможно, чтобы Бог не помог. Благой Бог хочет, чтобы мы избавились от страстей, но если в нас есть гордость или предрасположенность к гордости, то Он не будет помогать, чтобы мы не подумали, что победили их своей силой.

Поэтому, когда мы от всего сердца просим Бога помочь нам избавиться от какой-либо страсти и не получаем помощи, тогда сразу должны понять, что за нашей страстью стоит другая, большая страсть – гордость. Поскольку мы не видим гордости, то Бог попускает оставаться той страсти, которую видим, например объядению, пустословию, гневу и т. д., для нашего смирения. Когда мы из-за частых падений возненавидим свои страсти, познаем свою немощь и смиримся, тогда получим помощь от Бога и начнём ступенька за ступенькой подниматься вверх по духовной лестнице.

Страсти искореняются легко, пока они «молоды»

Пока ты молодой, страсти у тебя, словно молодые побеги, искореняются легко. И бурьян, и колючка пока не выросли, легко выдёргиваются из земли, но когда наберут силу и огрубеют, то вырываются с трудом. И крапива, когда пускает первые листочки, мягкая на ощупь, как базилик. Можно её спокойно взять в руки, потому что её побеги ещё молодые. Поэтому надо стараться искоренить в себе страсти, пока ты молод, если оставить их расти дальше, то потом душу поработят различные похоти, и уже будет трудно от них избавиться.

Люди, которые в молодости не искореняют свои страсти, в старости очень страдают, потому что их страсти стареют вместе с ними и переходят в трудноизлечимую привычку. С возрастом человек начинает любить свои страсти, становится более снисходительным к себе, воля ослабевает, и бороться со страстями становится труднее. В молодости человек энергичен и, если он направит эту энергию на искоренение страстей, преуспеет.

Как избавиться от страстей

Диавол нападает на заставу, что послабее, другие – хорошо защищенные – он не трогает. «Если мне удастся захватить эту заставу, – говорит он, – то потом одну за одной захвачу и другие». Поэтому слабое место нужно хорошо укреплять.

Не теряйся и не робей. Смело одну за другой побеждай свои страсти, начиная с самой главной. Полезно вначале особо не рассуждать, а брать и истреблять самые грубые, наиболее заметные. И когда начнут засыхать толстые корни главных страстей, то вместе с ними станут засыхать и более тонкие корешки. Следовательно, искореняя большую страсть, вместе с ней ты искореняешь и другие, поменьше

Страсти, как и добродетели, составляют единую цепь. Одна страсть следует за другой, и одна добродетель соединена с другой добродетелью, как вагоны в составе. Если ты станешь какое-то время бороться с одной страстью и взращивать в душе противоположную этой страсти добродетель, то в конце концов преуспеешь. И вместе с побеждённой страстью избавишься и от других страстей, и в тебе разовьются противоположные им добродетели. Скажем, ты завидуешь. Если ты будешь бороться против зависти, возделывать в себе любовь, доброту, то, победив зависть, одновременно освободишься от гнева, осуждения, злобы, печали.

Лучше геройски погибнуть, чем быть побеждённым страстями

Если мы имеем память смертную (то есть помним о смерти) с надеждой на Бога, то познаем суетность этого мира и получим духовную помощь. Поэтому нужно приводить на ум Суд Божий и не забывать, что нам предстоит дать ответ в своих нераскаянных грехах. «Что я делаю? Почему живу так нерадиво? Если я сейчас умру, то что со мной будет? Разве я заключил договор со смертью? Ведь умирают и большие и малые». Если я буду думать о том, что Бог вскоре может меня призвать к Себе, то грешить не буду.

Чтобы страсти умерли, мы должны думать о смерти, о будущем Суде и показать усердие ко Христу, Который много пострадал, чтобы нас искупить. Борьба со страстями – это постоянное мученичество за соблюдение заповедей ради любви Христовой. Лучше геройски погибнуть, чем быть побеждённым страстями и оскорбить Христа.

Занозу и то больно из пальца вытаскивать, а выдергивать из себя страсть намного больнее! Знай, что когда человек старается отсечь какую-нибудь страсть, то искушение ставит на пути его препятствия, и человек страдает, как страдает бесноватый, когда его отчитывают, потому что в этот момент идёт борьба с Диаволом. Но потом бесноватый освобождается.

Очищение не происходит автоматически, без труда, нажатием кнопки. Страсти отсекаются не сразу, как ствол дерева не перепиливается одним движением Пилой работают долго, пока не пропилят весь ствол насквозь. Но и на этом работа не заканчивается. Чтобы бревно стало мебелью, сколько нужно труда! Сначала нужно бревно распилить на доски, затем их будет долго обрабатывать мастер, делая из них нужную мебель.

Нужно сажать, чтобы Бог возрастил

Говори так: «Силой Божией я буду стараться исправиться», тогда Бог поможет. То, что ты хочешь исправиться, означает, что принимаешь помощь. Просишь у Бога помощи – и Он спешит на помощь. Делаешь то немногое, что можешь сделать, и так идёшь вперёд. Кто из людей, видя, как маленький ребёнок своими ручками старается сдвинуть с места большой камень, не подбежит к нему, чтобы помочь? Так и Бог, видя твоё небольшое усилие, поможет победить.

Некоторые, хотя сами не прилагают никаких усилий к исправлению, говорят. «Христе мой, во мне есть такие-то страсти. Ты можешь меня от них избавить. Избавь меня от них!» Как тут Бог сможет помочь? Чтобы Бог помог, нужно, чтобы сам человек постарался. Есть некоторые вещи, которые должен сделать сам человек, чтобы потом Бог послал Свою помощь. Не бывает так, чтобы человек получил помощь, если он сам не желает себе помочь.

Иногда мы пытаемся стяжать благодать и дары Божьи каким-то магическим способом Думаем, что без борьбы приобретём какую-нибудь добродетель и даже станем святыми. Но, чтобы Бог что-то дал, мы должны поусердствовать. Как Бог нам может что-то дать без нашего труда? В тропаре как сказано? «Пустыни бесплодное возделал еси» (Из тропаря преподобному, ин тропарь, глас 8-й). Бог даёт дождь, размягчает землю, но мы должны «обрабатывать» своё поле. Земля готова, но нужно пустить лемех по полю и его засеять. И тогда что посеем – то и пожнем. Если не пахать, то как сеять? А если не посеем, то что будем жать?

Поэтому не надо спрашивать, что может сделать Бог, но надо спрашивать себя, что я могу сделать. В «банке» у Христа проценты очень высокие. Но если у нас нет счёта в этом банке, то как нам получить оттуда деньги?

Старец Паисий Святогорец

Одна из духовных дочерей писала старцу Амвросию Оптинскому: что вы, мол, батюшка, всё словами из Писания меня потчуете? Напишите-ка лучше что-то от себя, а Писание-то я и сама читать могу.

Что на такое письмо ответить? Не отругать ли неразумную? Не сказать ли ей, что выше Писания ничего нет, что если, мол, тебе и Писание не наука, то что же тебя и вразумить-то может? Что же, тебе убогий Амвросий выше Моисея, Давида и Евангелистов? Что, мол, всё, о чём мы сейчас говорим, всё, чему учим, есть только неумное, робкое, путаное переложение слов Писания?

Ничего подобного не написал святой старец духовной дочери. Написал он следующее:

«Пожалуй, по желанию твоему, слушай. Сидор да Карп в Коломне проживают, а грех да беда с кем не бывают? Если бы на хмель не мороз, то он и дуб бы перерос. В пресном молоке, как в дураке, толку мало; иное дело сливки и сметана, и особенно из них хорошо сбитое масло, и хорошо очищенное, и хорошо соблюдённое. За битого двух небитых дают, да ещё не берут. Чего не досмотришь, карманом доплотишь. Что стерпится, то после слюбится. Адамовы лета с начала света; сделал Адам ошибку, и пришлось ему после много потерпеть; так бывает и со всеми, делающими ошибки. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Нередко от неосторожных слов бывает более бед, нежели от самых дел. Человек словесным потому и называется, чтобы произносить слова, разумно обдуманные. Вот я тебе наговорил целую кучу человеческих слов, не знаю, выберешь ли из них что-либо для себя толковое и пригодное к делу…»

«Целую кучу человеческих слов» наговорил старец. А слова-то эти, если разобраться, — тоже не от себя говорил. Это всё пословицы да поговорки русские, народные. Русскую народную мудрость св. прп. Амвросий едва ли не приравнял к мудрости Писания. Ну, приравнял не приравнял, а во всяком случае, дал понять, что в русских пословицах, если захотеть, можно найти немало пищи духовной, которая душу напитает и к Богу приведёт.

Надо ли кому-то сейчас доказывать, что силу и благодатность русского слова св. прп. Амвросий чувствовал, как мало кто, пользоваться им умел, как хирург-виртуоз своим скальпелем. Чувствовал русское слово так, что порой трудно понять, от себя ли он говорит, или старую, исконную пословицу вспоминает: «Сам не юли и другим не вели»; «Ум хорошо, два лучше, а три — хоть брось»; «Не хвалися горох, что ты лучше бобов: размокнешь, сам лопнешь»; «Не беда, что во ржи лебеда, вот беды, как ни ржи, ни лебеды»… Да многие его слова и стали со временем пословицами: «Отчего человек плох? — Да позабыл, что над ним Бог!»; «Правда наша в семи случаях кривдой бывает»; «Кто нас корит, тот нам дарит, а кто нас хвалит, тот у нас крадет»; «Где просто, там ангелов со ста, а где мудрено, там ни одного»…

Если подумать, то поймёшь: создать пословицу — настоящую, ёмкую, сильную — ничуть не легче, чем написать большой роман. Годы служения прп. Амвросия совпали с золотым веком русской литературы: Толстой, Достоевский, Лесков, Некрасов… А почему бы не вписать в этот ряд и оптинского старца? Вот он, русский Златоуст: его учение не в велеречивых проповедях, не в мудровании, не в игре фразами, а в раскрытии Божественной сущности русского слова. А ещё старец Амвросий понимал: если всю благодать, что заключена в русском слове, сразу показать людям, то можно, пожалуй, и навредить неподготовленным слушателям — всё равно что заставить их взглянуть на яркое полуденное солнце. Потому он прикрывал свои речи покровом юродства, простонародного шутовства, даже скоморошества. Возможно ли представить себе такую проповедь в той же Византии? Ни греческий язык, ни греческое миропонимание юродству не родственны. Это только наше, это русское… Слова старца Амвросия — это такая же великая русская словесность, как басни Крылова, сказки Пушкина, как повести Лескова и стихи Есенина. Это один из образов русской святости, один из образов русского духовного подвига, одна из главных русских дорог…

Алексей МАКСИМОВ

Человек не может не реагировать на повышенную громкость или на сомнительное содержание текстов, или тревожное настроение музыки, если больше все-таки любит тишину. Или вот, к примеру, я имею необходимость сосредоточиваться на молитвах, ибо еду за тридцать километров от места жительства, чтобы служить Божественную Литургию в церкви города Слободского.

Но в этот раз на выручку пришла современная цифровая техника. У меня на груди висит эмпэ-три-плеер, который я называю «МП3-прейер» («прей» – молиться). В нем звучат те самые молитвы. Я очень доволен – так технический прогресс работает на пользу духовной жизни, а не наоборот. Но вот вдруг, прорываясь сквозь наушники – затычки и прибавленную до конца громкость, слышится шум: очень громко кричат, рядом со мной.

Вынимаю наушники – не ругаются, а просто разговаривают, но очень громко. Трое мужиков, трактористов, судя по замасленным телогрейкам... С утра выпившие «с устатку», для связки слов используют «мат и шах». Громко говорят, потому что только со смены – рядом работали механизмы, и они так привыкли.

Не надо было их трогать, едут и едут. Но во мне сидит школьный учитель – не люблю непорядок.

– Мужики, – сказал я, – тихо!

Они на мгновение прервали свой громкий разговор, посмотрели на меня. И как ни в чем не бывало продолжали, обсуждая свои проблемы перед притихшим автобусом. Артисты, да и только. И вправду, перед зрительным залом салона автобуса они, сейчас станет понятно, и я – были как артисты на сцене перед всеми пассажирами, кондуктором. Хепенинг называется.

– Мужики... тихонечко... – сказал я сидевшему напротив меня трактористу и, прижав палец к губам, подмигнул.

Мужики замолчали и на этот раз более внимательно и строго посмотрели на меня. Мне пришлось вынуть наушники.

– Нельзя ли немного потише? – примирительно улыбнувшись, спросил я.

Мужики некоторое время неотрывно смотрели на меня, соображая, видимо, чего я от них хочу – едут, никого не трогают.

– Мы две смены с комбайнов не слазили! –выкрикнул наконец один. – С работы едем.

– Хорошо! – крикнул теперь уже я и добавил про себя: «Молодцы!»

Сходствао со зрительным залом стало еще больше. Весь автобус смотрел на нас. Водитель, специально или нет, выключил музыку.

– А ты ведь поди физически-то не рабатывал? – спросил тот, который напротив меня.

– На попа учишься? – крикнул второй без всякого, надо сказать, укора.

– Нет! – крикнул я, – уже сам учу!

– А ты ведь физически-то не рабатывал! – подытожил первый, что напротив меня.

– Рабатывал! – крикнул я. Не ради спора, ради истины.

– На тракторе-то не рабатывал! – настаивал первый от лица всех троих, а может, и большей части автобуса.

– Рабатывал! – снова криком ответил я к удовольствию той части пассажиров, которые взяли мою сторону.

– Скажешь еще и на комбайне рабатывал?

– Да! Рабатывал! – ответил я громко.

– А докажи! – срезал он.

Автобус стал терять интерес к поединку. Включилась музыка, сама по себе что ли она включается-выключается?

– А вот скажи, что такое сегмент? – пытался для убедительности добить меня тот, что напротив.

– Сегмент, – закричал я так, что музыка снова выключилась. – Сегмент – это лезвие жатки. Железный треугольный зуб!

– О-о!–тряхнуло автобус на «лежачем полицейском». Тот, что напротив, обвел взглядом зрителей.

– Правильно! – засвидетельствовал он, а через пару секунд ни к селу ни к городу, подняв указательный палец кверху, добавил:

– Бог есть!

Заиграла музыка. Внимание автобуса к нам угасло. Мужики вдруг наклонились ко мне и заговорили вполне тихо.

Кем я только не работал! Проводником вагона... Баянистом в пионерлагере... Художником-оформителем... Бременским музыкантом... Учителем в сельской школе... Сторожем базы «Росбакалея»... Редактором методического центра, представителем по культурному обмену...

Сам я, как уже ясно из начала рассказа, сейчас «работаю» священником. И об этом могу попытаться рассказать в прямом смысле «популярно», насколько это вообще возможно. Но именно в связи с историей в автобусе захотелось вспомнить, кем и когда я еще в жизни «рабатывал». Ведь совсем незначительный эпизод в моей жизни – работа «штурвальным» на комбайне в годы юношества удивительным образом стал доказательством Бытия Бога. Может быть, и другие фрагменты моей биографии также могут предстать в этом отношении значительными. Самому любопытно взглянуть на свою короткую и малоинтересную жизнь с этой точки зрения. Вероятно, это станет основным моим делом на досуге в ближайшее время...

Протоиерей Александр Каратаев

Как-то раз я проходил по современному кладбищу и меня ошеломил увиденный памятник: массивная, гладко отполированная гранитная плита и в ней дырка, – дырка, вырезанная в форме православного креста! “Ну, это ни с чем не сообразно”, – развёл руками Владимир Никитич Демиденко, когда я рассказал ему об этом памятнике. Владимир Никитич разбирается в могильных памятниках, как мало кто из нас, – ведь он руководитель Православной мастерской по изготовлению крестов.

Ошибок много в могильных крестах: чаще всего люди не понимают места косой перекладины – то угол наклона у неё неправильный, то она несообразно велика, а порой её и вовсе устанавливают на верху креста… Есть ошибки, которые теперь и ошибками не считаются. Вот, например, вопрос о том, где ставить крест – в ногах у покойника или в головах. Сейчас принято устанавливать в ногах, и в этом есть свой смысл: по святоотеческому учению, покойный, бросая взгляд на оставленную им землю, видит прежде всего свою могилу и всё, что вокруг неё. Если поставить крест в ногах, то усопший всегда будет лежать лицом к кресту, всегда иметь крест Господень пред глазами своими… Это так, но в древние времена крест ставили в головах, ибо и Первый Крест, тот, на Котором был Господь распят, установили над головой Адама, и Кровь Святая, стекая на землю, смывала с человечества первородный грех. Так что крест в головах имеет более глубокий и спасительный смысл.

Святые отцы много говорили о могильных крестах; кажется, первый, кто затронул эту тему, был святитель Иоанн Златоуст, который сказал, что православному человеку не подобает украшать могилы пышными памятниками, – только крест там должен быть, и ничего больше.

Канонический крест, он скромен. Должны на кресте присутствовать все необходимые надписи: «Иисус Христос Царь Славы», «Ника» и так далее… Помню, как-то раз игуменья Зачатьевского монастыря мать Иулиания заказала у нас крест для своего отца, протоиерея Глеба Коледы. Попросила она скромный крестик, но с одним условием: чтобы на нём непременно было написано «Христос воскресе». Мы выполнили этот заказ и тогда поняли: надо нам всегда ставить эту надпись – что может быть уместнее таких слов над гробом христианина?

Канон не отрицает красоты. Мы тщательно соблюдаем пропорции, в основе которых лежит принцип золотого сечения – основа всяческой красоты. И ещё: мы делаем деревянные кресты. Это принципиально. Никакой мрамор, никакой гранит не несут в себе того тепла, той мягкой, доброй душевности, которой светится правильно обработанное дерево. Мрамор красив, но это не русский материал, он русскую душу не греет; о граните я и не говорю, гранит весь – холод, отчуждённость… Нет, только дерево – лучшие, самые красивые его сорта. Наши мастера любят дуб, тис и такое редкое африканское дерево, как ирокко – удивительно красивый, изысканный и долговечный материал. А чтобы он был ещё долговечнее, мы вставляем крест не в почву, а в металлическую трубу – это и устойчивости придаёт, и прочности. Нет, канон не отрицает красоты, наоборот, он являет миру новую, более глубокую, поистине небесную красоту. А без красоты русскому человеку и на кладбище не лежится”…

Записал Иван Смирнов

Ты написал о смерти своего отца. Он был известным, уважаемым человеком и имел много друзей среди представителей власти и богатства. Однако перед смертью отец не хотел видеть никого из них, но часто просил посидеть с ним сапожника Крсту. А этот Крста не имел ничего, кроме веры и доброты. Когда Крста приходил, умирающий ничего ему не говорил, но лишь брал его за руку, держал его руку и молчал. Когда же приходил кто-то из его могущественных друзей и компаньонов, он лишь слабым взмахом руки просил их уйти. Вот ты и спрашиваешь: что это значит?

Это значит, дитя моё, что человек перед смертью становится искренен. Он не желает больше соприкасаться с лицемерием. При расставании с этим светом душа требует от него того, что в нём самое лучшее. А это вера и доброта. «Милость Твоя лучше, нежели жизнь», — говорит Псалмопевец (Пс.62:4). Правда, он обращал слова свои ко Господу, но Божия доброта сияет через доброго человека. Нагнись над одром умирающего и напомни ему имена великих царей земных, завоевателей, богачей, властителей, учёных, живописцев — всё это для него пустой звук, ничто! Ничего ему эти имена не говорят. Всё это далеко от души его, как забытый сон. Когда одному умирающему государю напоминали о других великих мира сего, он со вздохом просил: «Не говорите мне о тех, кого оставляю, но скажите о тех, к кому отхожу». В другом случае, когда одному русскому князю на смертном одре придворные льстецы продолжали говорить льстивые слова и превозносить его, он сердито воскликнул: «Прошло время для лести! Говорите теперь о Том, Кто более велик, чем я!»

Всё это означает, что умирающий человек искренен и ищет прежде всего искру доброты, чтобы она его согрела, поддержала и осветила путь.

Свт.Николай Сербский