Архив номеров: 2010 год, выпуск № 4 (76)

Что же мы празднуем в Пасху? О богословии говорить современным людям сложно, поэтому присмотримся к тому, что говорит об этом икона. Традиционная православная икона не изображает момент Воскресения Христа. Существует, однако, немало икон, надпись на которых говорит, что перед нами «Воскресение Господа нашего Иисуса Христа», а реальное изображение всё же повествует о событиях, имевших место днём раньше – в Великую Субботу. Пасхальной иконой Православной Церкви является икона «Сошествие во ад».

Христос на этой иконе как будто абсолютно статичен. Он держит за руки Адама и Еву. Он только готовится извести их из места скорби. Подъём ещё не начался. Но только что закончился спуск: одежды Христа ещё развеваются (как после стремительного спуска). Он уже остановился, а одежды еще опадают вслед за Ним. Перед нами – точка предельного нисхождения Христа, от неё путь пойдет ввысь, от преисподней – в Небо. Христос ворвался в ад, и сокрушённые им врата ада, разломанные, лежат под Его ногами.

Вся сложность иконографии Воскресения связана с необходимостью показать, что Христос – не только Воскресший, но и Воскреситель. Она говорит о том, зачем Бог пришёл на землю и принял смерть.

Воскресение Христа – это дарованная нам победа. Или – победа Христа над нами. Ведь мы сделали всё, чтобы Жизнь не «жительствовала в нас»: вывели Христа за пределы града своей души, своими грехами пригвоздили Его ко кресту, поставили стражу у гробницы и запечатали её печатью неверия и безлюбовности. И – вопреки нам, но ради нас – Он всё-таки воскрес.

Первое, что бросается в глаза в иконе сошествия, – это то, что в аду находятся… святые. Люди в нимбах окружают Христа, сошедшего в преисподнюю, и с надеждой смотрят на Него.

До Пришествия Христова, до того, как Он соединил в Себе Бога и человека, для нас был закрыт путь в Царство Небесное. С грехопадения первых людей в структуре мироздания произошла подвижка, которая прервала животворящую связь людей и Бога. Даже в смерти праведник не соединялся с Богом.

И вот пришло время, когда исполнилось пророчество Исаии: «На живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. 9:2).

Впрочем, и смысл, и событийное настроение Пасхи нам не удастся передать лучше, чем это сделал святитель Иоанн Златоуст: «Пусть никто не рыдает о своём убожестве, ибо явилось общее Царство. Пусть никто не оплакивает грехов, ибо воссияло прощение из гроба. Пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас Спасова смерть. Воскрес Христос, и Жизнь пребывает. Воскрес Христос, и мёртвый ни един во гробе!»

«Свет Христов просвещает всех». Может быть, именно это хотел сказать древний иконописец, помещая на иконе Воскресения среди встречающих Спасителя людей не только с нимбами, но и без них.

На первом плане иконы мы видим Адама и Еву. Это первые люди, лишившие себя богообщения, но они же дольше всего ждали его возобновления.

Рука Адама, за которую его держит Христос, безсильно обвисла: нет у человека сил самому, без помощи Бога, вырваться из пропасти богоотчуждённости и смерти. «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:24). Но другая его рука решительно протянута ко Христу: Бог не может спасти человека без самого человека. Благодать не насилует.

По другую сторону от Христа – Ева. Её руки протянуты к Избавителю. Но – значимая деталь – они скрыты под одеждой. Её руки некогда совершили грех. Ими она сорвала плод с древа познания добра и зла. В день падения Ева думала получить причастие к Высшей Истине, не любя саму Истину, не любя Бога. Она избрала магический путь: «вкусите и станете», – подменив им трудную заповедь «возделывания»… И вот теперь перед нею снова Истина, ставшая плотью, – Христос. Вновь Причастие Ему способно спасти человека. Но теперь Ева знает, что к Причастию нельзя приступать с самоуверенностью… И Ева не дерзает самочинно коснуться Христа. Но, моля, ждёт, когда Он обратится к ней.

То, что сейчас, в момент, изображённый на иконе, Ева вся, с головы до ног, покрыта одеждой, – это ещё и знак её покаяния, понимание всецелой своей отделённости от Бога (одежда дана людям после грехопадения). Но именно поэтому и спасена Ева. Спасена, ибо покаялась.

Воскресение Христово связано со спасением людей. Спасение человека – с его покаянием и обновлением. Так встречаются в Воскресении «усилья» человека и Бога. Так решается судьба человека, – та судьба, о которой вопрошал Бунин: «Бог ли человек? Или «сын бога смерти»? На это ответил Сын Божий».

И вновь скажу: это не «мифология» или «теоретическое богословие». Что более соответствует природе человека: христианское свидетельство о пасхальном чуде или тяжеловесная рассудочность «научного атеизма», – легко опытным путём установить в эти пасхальные дни. Вот если я скажу вам: «Христос воскресе!» – всколыхнётся ли ваше сердце ответным: «Воистину воскресе!» – или вы прикажете ему промолчать?.. А лучше – поверить сердцу!

(печатается с сокращением) Протодиакон Андрей КУРАЕВ

№ 4(76)-2010

Один из философов новейших времен спросил: стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? Такой вопрос не задает себе ни кенгуру, ни бабочка. Никто из живущих только инстинктами не пытается осмыслить свое бытие. В человеке есть что-то выводящее его из круга обычных вещей и существ. Что-то властно требует от человека осмыслить свою жизнь.

Большинство людей слабы. Только поэтому они живут, не зная смысла жизни. Многие философы древности, дойдя до понимания, что жизнь их не укореняется в вечности, уходили из жизни самовольно. К счастью, они всегда были в меньшинстве. Большинство людей могут родиться и дожить до седин, инстинктивно убегая от острых и вечных вопросов. Вся драма христианской жизни заключается в том, чтобы пробудиться от спячки, но пробудиться не для тупика и самоубийства, а для прорыва в вечную жизнь. Вопрос очень серьезен.

Пробуждение для жизни сознательной и разумной можно сравнить с воскресением из мертвых. Воскресший Христос проявляет свое неотступное пребывание в нашем мире тем, что многие и многие, услышав Его Имя, прочитав Его слово, вкусив Его Тайн, сбрасывают погребальные пелены и, как бабочка из кокона, выпархивают ввысь, чтобы летать и жить новой жизнью.

Именно в этом — смысл празднования Воскресения Христова. Если мы не воскресаем от жизни мертвой и смердящей, если мы не поднимаемся и не начинаем ходить после долголетнего лежания во гробе (нерадения, уныния, ненависти), то вера наша тщетна (1 Кор. 15, 14).

Воскресение Христово одновременно и оправдывает человеческую жизнь, и дает ей смысл. Воскресение стоит посредине — между учением о загробном небытии и учением о перевоплощении. И то, и другое нападает на нас с обеих сторон. Одни сравнивают человека с растением, и коль скоро оно скошено смертью, спешат отдать его истребительному огню, как будто его никогда не было.

Другие, чувствуя вечность в своей груди, но не веря в Христа, баснословят о прошлых и будущих жизнях в теле рыб, комаров, бизонов… Милосердный Христос спасает нас от одного и не дает впасть в другое. Своим уникальным, единственным Воплощением, Своей единственной искупительной Смертью и Воскресением Он открывает нам разум к пониманию того, что мы и вечны, и уникальны.

Христос воспринял в Свою ипостась всю человеческую природу. Это значит, что воскреснут все, и желающие этого, и не желающие; и знающие об этом, и никогда об этом не думавшие. Христос прожил на земле одну жизнь. Он больше не будет воплощаться, не будет распинаться, не будет больше воскресать. Это значит, что и мы проживаем одну жизнь, пишем ее на чистовик, а черновиков у нас нет.

Бог лично, в Сыне Своем, соединился с человеческой природой, сошел к нам и стал одним из нас. Перед тем как воскреснуть, Он был Младенцем, питался грудью, плакал от голода. Он нуждался в тепле и защите. А потом рос и трудился, уставал и замерзал, голодал и ходил пешком. Его ругали земляки и хулили книжники, Его предал один ученик и от Него отказался другой. То, что можно пережить на земле, Он пережил и почувствовал нашей кожей. Он имеет право нас судить не потому, что Он — Бог, но потому, что Он — и Человек.

Там, где двое или трое собраны во имя Его, Он обещал пребывать таинственно среди них, и пребывает. Он, как Вождь и как Начальник нашего спасения (Евр. 2, 10), ведет нас в землю покоя. Здесь оправдание, и осмысление, и освящение нашего временного бытия.

Вся Церковь есть продолжающийся в истории, длящийся и, как луч, пронизывающий толщу веков факт истинного Воскресения Иисуса Христа из мертвых. Из этого Источника проистекает мужество мучеников, мудрость святителей, терпение преподобных, милосердие безсребреников… Всякий подвиг и всякая святыня из этого Источника питается. И даже если мы не преподобные, не мученики и не святители, мы все равно живем и дышим этим единственно новым фактом из жизни человечества. Пусть даже этого и не осознаем. Хотя хорошо бы осознавать. Ведь ум и сердце нужны зачем-то.

Протоиерей Андрей Ткачев

№ 4(76)-2010

Пришел однажды атеист к старцу и начал говорить ему, что не верит в Бога. Он просто не мог поверить в некоего «Создателя», сотворившего Вселенную.

Пару дней спустя мудрец наведался к атеисту с ответным визитом и принес с собой великолепную картину. Атеист был изумлен. Он еще не видел более совершенного полотна!

– Какая прекрасная живопись. Скажите, кто это написал? Кто автор?

– Как кто? Никто. Лежал себе чистый холст, а над ним полка с красками. Они случайно опрокинулись, разлились – и вот вам результат.

– Зачем же так шутить? – засмеялся атеист. – Ведь это невозможно: прекрасная работа, точные линии, мазок и сочетания оттенков. За всем этим великолепием чувствуется и глубина замысла. Без автора в таком деле не обойтись!

Тогда мудрец улыбнулся и сказал:

– Вы не в состоянии поверить, что эта небольшая картина возникла случайно, без предварительного замысла создателя. И хотите, чтобы я поверил, что наш прекрасный мир - с лесами и горами, океанами и долинами, со сменой времен года, волшебными закатами и тихими лунными ночами – возник по воле слепого случая, без замысла Творца?

Отшельник пришел как-то в деревню, где было полным-полно неверующих. Его окружила в основном молодежь, призывавшая его показать, где же обитает Бог, столь глубоко им чтимый.

Он сказал, что может это сделать, но сначала пусть дадут ему чашку молока. Когда молоко поставили перед ним, он не стал его пить, а долго и молча глядел на него со все возрастающим любопытством. Молодые люди проявляли нетерпение, их требования становились все настойчивей. Тогда отшельник сказал им:

– Подождите минутку; говорят, в молоке содержится масло, но в этой чашке, как я ни старался, его не увидел.

Молодежь стала смеяться над его наивностью.

– Глупый ты человек! Не делай таких нелепых заключений. В каждой капле молока содержится масло, оно и делает его питательным. Чтобы получить и увидеть его, нужно вскипятить молоко, остудить его, добавить простокваши, подождать несколько часов, чтобы оно свернулось, потом сбить и извлечь кусок масла, который появится на поверхности.

– Ах так! – сказал аскет, – теперь мне гораздо легче объяснить вам, где обитает Бог. Он – повсюду, в каждом существе, в каждом атоме Вселенной, благодаря чему все они существуют и мы воспринимаем их и радуемся им. Но чтобы увидеть Его как реальную сущность, вам нужно строго, ревностно и искренне следовать предписанным правилам. Тогда, в конце этого процесса, вы ощутите Его милость и Его могущество.

Однажды клеточка человеческого организма размышляла о жизни. Она думала о том, что жизнь не такая уж и хорошая, ведь в ней так много страданий. Она видела, что ее окружают такие же клеточки, как и она, что все они рождаются, живут, трудятся, женятся, размножаются и умирают. И так поколение за поколением. Да еще и войны с бактериями и микробами. И зачем мы живем, зачем такая жизнь, в которой столько страданий? Значит, нет никакого высшего разума, и нет никакого ЧЕЛОВЕКА, который бы стоял над нами и чье сознание наполняло бы наш мир и управляло бы им – сделала она вывод. А если бы ЧЕЛОВЕК действительно существовал, то были бы и цель, и смысл в этой жизни, и не было бы стольких страданий, ибо всем бы управляло это высшее, разумное и доброе существо.

Услышал эти мысли человек, частью которого была эта клеточка, и улыбнулся. Он-то знал, что вид изнутри отличается от вида снаружи.

Она смотрела на этого человека и не видела его, жила в нем и даже не подозревала, что является частью его. Из-за того, что она смотрела изнутри, ей виделось только множество, а человек не видел множества, он ощущал себя единым целым, хотя и знал, из чего состоит его тело...

Жил-был человек и однажды начал он размышлять о жизни. Он считал жизнь не такой уж и хорошей, ибо видел в ней столь много страданий. Он видел, что его окружают такие же люди, как и он, со своими маленькими радостями и горестями, что все они рождаются, живут, трудятся, женятся, размножаются и умирают. И так поколение за поколением. Да еще и болезни, и катаклизмы, и войны между людьми. И зачем мы живем, зачем такая жизнь, в которой столько страданий? Значит, нет никакого Высшего Разума, и нет никакого БОГА, который бы стоял над всем этим миром – сделал человек вывод. А если бы БОГ существовал, то были бы и цель, и смысл в этой жизни, не было бы стольких страданий, ибо всем бы управляло это высшее, разумное и доброе Существо...

Услышал эти мысли Господь, частью которого был этот человек и улыбнулся. Он-то знал истину, что вид изнутри, отличается от вида снаружи...

Умер некий видный ученый и его душа предстала перед Богом. Очарованный количеством и глубиной своих знаний, ученый с дерзостью заявил Творцу: «Мы, люди науки, пришли к заключению, что больше не нуждаемся в Тебе! Мы постигли все тайны и знаем все, что знаешь Ты: умеем пересаживать сердце и любые органы тела, умеем клонировать людей, создавать новые виды животных и растений... Словом, мы можем делать все, что раньше считалось чудесным и приписывалось Твоей мудрости и всемогуществу».

Господь терпеливо слушал тираду самовосхваления зазнавшегося ученого, и, когда тот умолк, предложил ему:

– Хорошо! Чтобы проверить, нуждается ли еще во Мне человечество или нет, проведем небольшое состязание в творчестве.

– Отлично, – ответил ученый, – что хочешь, чтобы сделал я?

– Мы вернемся к начальной эпохе и создадим первого человека, Адама.

– Прекрасно! – ответил ученый и нагнулся, чтобы зачерпнуть горсть пыли.

– Эй, не так быстро! – остановил его Творец, – ты используй свою собственную пыль, Мою же не трогай!»

Многие недалекие люди не замечают того очевидного факта, что научные книги и статьи о развитии явлений начинаются со «второй главы». А «первая глава», которая пролила бы свет на Первопричину того, откуда все произошло – отсутствует!

Однажды рыбы в реке услышали, как люди говорят, будто рыбы могут жить только в воде. Услышав это, рыбы очень удивились и стали спрашивать одна другую: что такое вода?

Спрашивали, спрашивали – никто не знает. Тогда одна рыба сказала: «Говорят, в море живет старая, мудрая рыба, она, должно быть, знает, что такое вода. Поплывем к ней и спросим ее».

И вот поплыли рыбы в море к тому месту, где жила мудрая рыба и спросили ее, что такое вода.

И старая мудрая рыба сказала: «Вода – это то, чем мы живем. Вы оттого и не знаете воду, что живете в ней и с нею».

Что же можно сказать о людях, которые сомневаются в существовании Бога? Они не знают того, что мы, люди, живем Им, движемся и существуем только благодаря Богу. Мы дышим Его воздухом и пьем Его воду, ибо Он – Творец и Создатель наш. Мы принимаем Божьи блага ежедневно, но не всегда и не за все благодарим Его. Мы настолько привыкли иметь воздух, воду, свет, что это стало для нас естественным. Но стоит чему-либо случиться и мы тут же бежим к Богу: «Дай. Помоги». Сразу вспоминаем о Его существовании. Когда наши дети поступают неблагодарно, то нас это огорчает. Насколько же мы сами ежедневно огорчаем Господа своим безразличием!

№ 4(76)-2010

№ 4(76)-2010

НАПИСАНО ПО РЕАЛЬНЫМ СОБЫТИЯМ

Странный сон приснился Петру Николаевичу. Будто бы стоит он возле городской больницы и видит, как на глухой торцевой стене пятиэтажки появляется надпись огненными буквами на английском языке: «THERE’S PLENTY OF ROOM AT THE BOTTOM». И слышится грозный голос: «Там, внизу, места много». Пётр Николаевич проснулся, а слова всё ещё звучали в его ушах. Эти слова были ему знакомы: так назвал свою знаменитую лекцию, прочитанную в 1959 году на заседании Американского физического общества, Ричард Фейнман. Выдающийся физик, Нобелевский лауреат, в этой лекции говорил о том, что в глубине материи таится ещё много непознанного и что из атомов можно конструировать полезные микрообъекты. Тем самым он предвозвестил эру нанотехнологий. Но сейчас в этих словах слышался совсем иной смысл.

Пётр Николаевич не был религиозен, но в последнее время его всё чаще посещала мысль, что душа человеческая после смерти не должна исчезнуть. А ну если христиане правы, если существует ад и рай? Тогда, конечно, для таких, как он, проживших жизнь без мыслей о Боге, там, «внизу», хватит места.

Хотя, вообще-то, он не считал себя таким уж большим грешником. Ему было уже за шестьдесят, всю жизнь он проработал здесь, в Арзамасе-16, или, по-нынешнему, в городе Сарове, в НИИ экспериментальной физики. Была у него хорошая семья, неплохая квартира, учёная степень, дача, автомобиль, – в общем, полный набор благополучного человека. За богатством он не гнался, свою специальность – ядерную физику – любил безкорыстно. Занимался он разработкой ядерного оружия и ничего греховного в этом не видел. Даже Патриарх, посетив Саров, высказался с одобрением об их работе, сказал, что создание ядерного оружия позволило на долгие годы сохранить мир на планете.

Да, работа была напряжённой, порой изматывающей до предела, но интересной. Общая цель сближала людей, работающих бок о бок. Правда, когда испытания успешно завершались и изделие принималось комиссией, начинались трения и обиды: кто-то оказывался награждённым, а кто-то просто отмеченным, кто-то выходил на защиту, а кто-то пока оставался «мэнээсом». Когда-то его, Петра Николаевича, разработчика универсального детектора нейтронов, включили в список на Госпремию, но в последний момент из этого списка изъяли и заменили другим сотрудником, имеющим к проекту лишь косвенное отношение, но зато состоящим в родстве с одним из столичных боссов. Неприязнь к этому человеку, которого и в живых уже давно не было, до сих пор не покидала Петра Николаевича.

Ну, обиды обидами, а отдыхать коллективно физики умели на славу. Гуляли с размахом, опустошая магазинные прилавки, благо в их закрытом городе снабжение было прекрасное. Правда, он уже не застал те времена, когда в день зарплаты работники подходили к окошку кассы с чемоданчиками: в карманах толстые пачки тогдашних ассигнаций было не унести. В брежневские времена платить стали скромно. Но чтоб отметить какое-нибудь событие – на это средств хватало.

Вспомнился юбилей института, который начали праздновать на стадионе. Весёлые ребята, украшенные рожками и хвостиками, катили по дорожке платформу, а на ней стоял большой бутафорский котёл, в котором с комфортом устроились три заслуженных ветерана института. День был жарким, ветераны сидели голые по пояс, держали в руках кружки с пенистым пивом и, отхлёбывая его, весело посматривали на своих коллег, сидевших на трибунах. Возле котла стоял главный чёрт с трезубцем в руках, а рядом вертелись две «ведьмочки» в купальниках, с распущенными волосами, каждая махала помелом. Говорят, за право быть на празднике «ведьмой» устраивали конкурс среди девиц.

На другой день всей лабораторией поехали на пикник. Завлаб пробил всем пропуска на выход за зону, заказал автобус. Долго ехали живописной сельской дорогой, вокруг расстилались луга.

– Смотри, аборигены, – сказал кто-то.

На поле работали крестьяне, в основном бабы, гребли сено, укладывали стога. Молодёжь прильнула к окнам: такое зрелище многие видели только в кино.

– А чего они работают? Сегодня же воскресенье.

– Это же колхозники, для них воскресений нет, тем более в сенокос, – отвечал умудрённый жизнью коллега. Пётр Николаевич повернулся к нему и поинтересовался:

– Ну а деньги-то им теперь платят или по-прежнему за трудодни вкалывают?

– С 61-го года начали платить, после косыгинской реформы. У меня дядя, колхозник, он так и говорит, что только тогда жизнь в деревне и началась. За Косыгина они молиться готовы.

Приехали на реку Мокшу, где она сливается с Сатисом. Выходя из автобуса, будто высаживались на другую планету и замирали, поражённые царящей вокруг красотой. Кто-то из женщин вздохнул: «А мы сидим там у себя за колючей проволокой и ничего не видим». Потом купались в реке, пировали на поляне, уставленной батареями бутылок и различной снедью, затем разошлись кучками по интересам. И, снова собравшись, нетрезвым хором распевали песни. Над рекой раздавалась студенческая «Дубинушка»: «Только в физике соль, остальное всё – ноль, кто не физик, тот просто дубина». Песня, конечно, шуточная, но чувство превосходства над людьми других профессий было реальным. Ещё бы, ведь физики подарили миру электроэнергию, радио, электронику, ракеты и много других важных вещей! Тогда, в 60-е годы, казалось, что наука совсем скоро сделает людей счастливыми. Осталось лишь всерьёз заняться биологией, чтобы научиться делать искусственную пищу из нефти, да медициной, чтобы изобрести лекарства от всех болезней. Но и без этого физики, даже студенты, чувствовали себя членами особого братства, наделённого высшим знанием. Академик Ландау говорил: «Есть наука, а есть филология» – к филологам он относил всех, кто не может рассчитать сечение рассеяния медленных нейтронов на ядре урана.

В общем, спеси и юмора в этом братстве хватало, а вот верующих людей, даже среди пожилых, в советское время не замечалось. А впрочем, одного такого, тогда ещё совсем молодого человека, Пётр Николаевич вспомнил.

Как-то в лаборатории зашёл разговор о надоевшей всем марксистской идеологии, о компартии и её вождях. Поговорить «за жизнь» физики любили. Знали, что стукачей среди них нет, и разошлись вовсю. Начитанный Валера цитировал Бердяева, из книги «Истоки русского коммунизма», а Витя возмутился и стал горой за русский народ, которому навязали чуждое западное учение. Ну, покричали, выпустили пар, и начальник группы подвёл черту:

– Хватит, ребята, давайте работать. Всё это – вечные вопросы русской интеллигенции: «Кто виноват?», «Что делать?» – и нам их не решить.

А молчавший до этого Николай вдруг сказал:

– Почему не решить? Ответы очень простые. Виноваты мы сами, а делать надо вот что: идти в церковь и каяться в своих грехах. Тогда это показалось всем неумной шуткой. В тот же день Пётр Николаевич шёл с работы вдвоём с Николаем. Они проходили мимо высокой колокольни – это было единственным, что осталось в городе от большого монастыря, – и Пётр Николаевич спросил:

– Ты это что, серьёзно про церковь говорил?

– Да, вполне. Я ведь недавно крестился, специально в Москву ездил для этого. Теперь вот считаю себя православным. Только это между нами. Ладно, Петя?

– Ладно, чудак. Лучше бы ты йогой занялся, там хоть польза от упражнений есть.

– А ты знаешь, Петя, что академик Николай Николаевич Боголюбов – верующий и в церковь ходит? Он у нас в 50-е годы работал в теоретическом отделе, а теперь – директор института в Дубне.

– Боголюбов – верующий? Ну, это я могу допустить. Говорили, что у него отец был священником, да и сам он родился ещё при царе. А вот как ты к этому пришёл?

Николай долго шёл молча, но потом всё-таки сказал:

– Об этом так просто не расскажешь. У меня есть девушка, учится в МГУ на историческом. Сама из Курска. Я прошлым летом ездил к ней в гости домой. У неё мать верующая, в доме – иконы. Когда я сказал, что живу в городе, который раньше назывался Саров, она мне рассказала про Серафима Саровского, показала его икону. Курск ведь родина этого святого. Показали мне колокольню, с которой он упал ещё ребёнком и чудесным образом остался невредимым. Дали почитать книгу про его жизнь да про монастыри – Саровский и Дивеевский. Книга толстая, до революции была издана. Я читал и поражался: в каком знаменитом месте мы живём! Оказывается, сюда, в Саровский монастырь, шёл народ отовсюду к старцу Серафиму. Ну, я, конечно, всё это воспринимал просто как интересный исторический материал. А потом вернулся из отпуска, уже и в работу втянулся, и мне этот старец во сне явился, причём сон такой отчётливый, будто наяву. Одет он был в белый балахон, весь седой, с широкой белой бородой, с тростью в руках. Смотрит он на меня так ласково, а лицо такое приветливое, светлое. Сроду я такого лица не видал. И говорит он мне: «Здравствуй, радость моя, отец Николай». А я во сне удивляюсь: откуда он имя моё знает? и какой я ему отец?

Тут Николай остановился, достал носовой платок и стал вытирать глаза:

– Не могу! Как вспомню об этом, так слёзы на глазах. А ведь это было ещё летом, первого августа. Ну вот, потом он говорит: «А ведь ты, Николай, собрался идти в нехорошее место. Не ходи туда, родимый, слышишь, не ходи, а то беда с тобой будет, сиди дома весь день». Помню, проснулся я и лежу удивлённый. Я ведь действительно собирался идти к своим приятелям, где у нас по субботам такие оргии бывали, что страшно вспомнить. Так и просидел я весь день дома. А потом узнал, что дружки мои перепились так, что одного сильно покалечили. Остальные двое сейчас уже в колонии сидят. И я мог бы с ними сидеть или в земле лежать. Уберёг меня от беды преподобный Серафим.

Пётр Николаевич не знал, что на всё это сказать. Мало ли что может присниться человеку после напряжённого трудового дня.

А Николай вскоре уволился и куда-то исчез. Увидеть его пришлось лет через десять, в 1991-м году, да и то издалека. Пётр Николаевич пошёл посмотреть на крестный ход, шедший по многим городам России. Несли вновь обретённые мощи преподобного Серафима Саровского из Санкт-Петербурга в Дивеево. В начале безчисленной людской колонны, вслед за группой священников, окружавших носилки с мощами, шёл Николай.

Обилие людей поразило Петра Николаевича. Что же они нашли в этом старце, жившем 200 лет назад? Он послушал проповедь о жизни святого, которую сказал митрополит, когда крестный ход остановился, и ничего особенного не услышал. Ну, хорошо, жил затворником, был воздержан в еде – годами мог питаться одной травой, ну, простил разбойников, на него напавших, ну, принимал посетителей, встречал всех ласково, давал толковые советы. Разве в этом ценность человека? Разве для этого дан ему разум?

Пришло на ум сравнение с выдающимися учёными, с которыми ему довелось общаться: Харитоном, Бабаевым. Вот это люди! Суть явлений видели насквозь. Работали как одержимые и от других требовали того же. Или взять Сахарова. Какую красивую предложил идею: создать термоядерный заряд из чередующихся слоёв дейтерия и урана. Только ему было под силу рассчитать такую систему. Позже её назвали «слойкой Сахарова». Он же рапортовал Хрущёву, что его отдел готов разработать термоядерную бомбу с тротиловым эквивалентом 100 мегатонн, что в 5000 раз больше, чем у взорванной в Хиросиме. Хрущёв, говорят, тогда пошутил: «Как бы в Москве стёкла не вылетели». И решил, что хватит и половины, чтобы устрашить американцев. И действительно, взрыв 50-мегатонной сверхбомбы на Новой Земле в 1961 году потряс всю планету в прямом и переносном смысле.

А потом академик почему-то решил, что ядерное оружие Советскому Союзу ни к чему, и стал диссидентом. Распад страны он приветствовал и со всех трибун говорил, что на этом не следует останавливаться, что Россию надо делить дальше на множество отдельных государств. За это демократы называли его совестью нации. На его похороны тоже пришло немало людей. Но странно, что не так уж много лет прошло после его смерти, а его уже стали забывать. И если вспоминают, то не за его вклад в оборону страны, а за её развал. И ещё его вспоминают, когда в московском особняке, где расположился центр, названный его именем, происходит очередная богоборческая выставка.

Через три дня после того, как Петру Николаевичу приснился странный сон с огненными буквами «there’s plenty of room at the bottom», он заболел. На работе стало плохо: тошнило, сильно кружилась голова. С трудом добрался до дома, а там жена вызвала «скорую», и попал он в ту самую больницу, которую видел во сне. Конечно, опять проблемы с кровью. Работа с нейтронами даром не проходит. Лет 12 назад у него подобное было, хотели даже пересадку костного мозга делать, но обошлось. А теперь прихватило посильнее. Нейтроны – самый опасный вид радиации. У них был случай в 1997 году, когда оператор попал под прямой поток нейтронов. Умер, бедняга, через сутки, не приходя в сознание.

Приходила жена, успокаивала. Но и после её ухода настроение оставалось подавленным.

Он увидел на тумбочке у соседа книжку с названием «Новый Завет».

– Можно мне взглянуть? – попросил он соседа, мужчину средних лет с желтовато-серым лицом. Открыл Евангелие, полистал и почти сразу наткнулся на такие строки:

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: “Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира...”

Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: “Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его…”».

В том же отрывке говорилось и о том, что надо делать, чтобы не попасть в огонь вечный. Надо всего лишь быть милосердным: накормить и одеть нуждающегося, принять странника, посетить больного и заключённого.

Кажется, очень просто, но способен ли он так поступать, причём не заставляя себя, а по велению сердца? Нет, для этого надо любить всех вокруг себя, а значит, надо стать совсем другим человеком.

– Завтра священник придёт, соборование будет, – сказал сосед. – Если хотите, и вы можете присоединиться. Теперь при больнице храм открыт. Времена другие, в Сарове уже пять православных храмов действуют, монастырь восстанавливают… А соборование – оно каждому полезно.

– Да я ведь некрещёный, – сказал Пётр Николаевич.

– Креститься здесь тоже можно. Вы скажите священнику. Он батюшка хороший, добрый. Говорят, сам когда-то был ядерщиком.

Через два дня Петра Николаевича крестил в больничной церкви отец Николай, его бывший коллега. На крещении Пётр Николаевич стоял с глазами, полными слёз, будто что-то неведомое коснулось его души. Вернувшись в палату, он, сильно уставший, сразу лёг на кровать. Долгий разговор с отцом Николаем был похож на исповедь, которую ему ещё предстояло завершить. «Приходит страх Божий и рождает покаяние, покаяние приводит к трудам доброделания, из них уже возрождается любовь» – такие слова Феофана Затворника прочитал ему отец Николай.

Владимир ЯЦКЕВИЧ

№ 4(76)-2010

Самое прямое. «От смерти к жизни и от земли к Небесе» — так Церковь в своих песнопениях свидетельствует об изменении, произошедшем в человеческой природе в момент Воскресения. Обратите внимание — в человеческой природе! Тот путь, которым прошёл Христос, становится отныне для нас ожидаемой реальностью. Как говорил свт. Григорий Нисский, Христос Своим Воскресением «проложил путь на небо» для всякого человека. Мы ждем, что воскреснем так же, как воскрес Христос. Не тление и смерть, но вечная жизнь в торжествующем, прославленном теле, — вот что обещается миру, вот что отныне становится перспективой всякого верного Богу человека

Это очень важный вопрос. Действительно, мы не встречаем ни одного указания на встречу Воскресшего с Его врагами или недоброжелателями. А ведь это было бы так просто — явиться и всем доказать, что Иисус был не простым плотником из Назарета, а Сыном Божиим. Но ничего этого не произошло.

Почему? Прежде всего, потому, что христианство не навязывает новую и блаженную жизнь в единстве с Богом, не принуждает к ней, но свидетельствует о ней. Знаете, это как с ребёнком. Мы, родители, счастливы, когда он нам доверяет, верит нам по любви, по велению сердца, а не по принуждению, не потому, что мы его заставили верить нам.

Заметьте, Христос являлся только тем, кто Его любил и ждал. Он являлся так, что мог быть и не узнан… Здесь такой, наверное, механизм: когда человек внутренне становится готов к встрече с Воскресшим — она происходит. Так же и в нашей молитвенной жизни. Пока мы носимся со своим скепсисом, критикой Священных рассказов Писания и Предания, — мы не чувствуем Бога. Но когда мы как-то внутренне откроемся Господу — происходит встреча. И мы воистину чувствуем в нашей жизни присутствие Воскресшего и то, что Он действительно,

ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!

Cвященник Константин Пархоменко