Архив номеров: 2011 год, выпуск № 4 (88)

Крест – живоносец причина здесь в том, что Христос, пройдя через гроб, победил смерть, сокрушил ее державу, восторжествовал над ней и совершенно уничтожил ее царство. И вот поэтому гроб Христов стал живоносным, то есть дающим жизнь, поэтому он стал прекраснее всякого царского чертога и дворца, прекраснее даже самого Рая; стал источником нашего воскресения. По выражению одного богослова, жизнь, как вода из родника, бьет из гроба Христа.

Однако, слушая все это, кто-нибудь может возразить: как же так, нам говорят о победе над смертью, о вечной жизни, а люди как умирали, так и продолжают умирать, смерть как царствовала, так и царствует в нашем мире, и конца этому не видно. Где же здесь победа над смертью? Ведь каждый день мы видим, что в храме отпевают покойников и что могильщики на кладбищах не сидят без работы... Что сказать на это?

Всё это так. И все же истинно, подлинно и непреложно, что Христос победил смерть и низложил ее державу. После Воскресения Христа смерть, которая для всех нас неизбежна, уже не есть смерть, хотя бы уже потому, что касается теперь только нашего тела. Душа же христианина не подвластна смерти, она уже не умирает, не погибает в аду, как это было до Христа, но переходит в блаженное Царство святых, где живет вечно.

Да, смерть пока еще имеет власть над нашим телом, однако и эта ее власть не будет продолжаться долго, – скоро она будет отнята у нее. Святитель Григорий Нисский говорит, что, как ядовитая змея, которой был нанесен смертельный удар в голову, не мгновенно умирает, но некоторое время еще может ползать и кусаться, так и смерть хотя и смертельно поражена Воскресением Христовым, но какое-то время она еще может действовать в нашем мире. Однако теперь это уже не есть смерть в собственном смысле, а правильнее будет назвать ее сном или успением. Ведь, как говорит святитель Иоанн Златоуст, смерть только тогда есть смерть, когда она вечна, когда умирают навсегда, навеки, а если она лишь временна, то это уже не смерть, но сон. Когда же окончится этот сон, тогда, согласно учению Православной Церкви, мертвые тела всех когда-либо живших на земле людей воскреснут и предстанут на Страшный суд Христов. Вот тогда и упразднится последняя власть смерти – власть над телом человека.

Но кто-нибудь снова может задать вопрос: как могут воскреснуть тела? Разве это возможно? Ведь многие люди, например, сгорели, некоторые утонули и стали пищей рыб, а кого-то растерзали дикие звери? Как же смогут все эти люди воскреснуть? Отвечая на подобный вопрос, святитель Игнатий Брянчанинов приводил такое сравнение. Представьте себе, говорил он, что есть человек, который ни разу не видел, как оживает природа весной. И вот если бы такому человеку сказать, что зимний сад, где стоят мертвые голые деревья, где дуют ледяные ветры, где все застыло, покрыто снегом и нет никаких признаков жизни, – если бы ему сказать, что пройдет всего лишь несколько месяцев, и этот сад оживет: холод и снег исчезнут без следа, деревья покроются листьями, будут цвести и приносить плоды, земля украсится цветами и травами, воздух будет наполнен благоуханием цветов и пением птиц, – если бы все это ему рассказать, то он, конечно, не поверил бы, что так будет. И, однако же, это чудо совершается на наших глазах каждую весну, просто мы уже привыкли к нему и потому не замечаем.

Вот точно так же будет и воскресение мертвых тел – оно будет непременно, каким бы невероятным и невозможным это ни представлялось сегодня некоторым неверам. Ибо Христос воскрес из мертвых первый, чтобы и мы вслед за Ним воскресли и имели участие в Его жизни, жизни, не имеющей конца.

Священник Иоанн Павлов

...Какое счастье даже просто вот так стоять у храма Воскресения Христова, куда стремится всякая душа Христианская, особенно в пасхальные дни. Смотреть на иерусалимское небо, на святые врата, ведущие туда, где находится центр Земли и где совершилось Распятие и Воскресение Сына Божия; смотреть на людей, приехавших сюда со всего мира. Даже на израильских полицейских, недружелюбно поглядывающих на нас, Православных, - что нам до того, ведь рядом находится Гроб Господень и завтра на него сойдет Благодатный Огонь!

В душе тревожно и радостно. Тревожно оттого, что думается: а вдруг Огонь не сойдет по нашим тяжким грехам, переполнившим чашу терпения Господня, в том числе и по моим грехам! А радостно - потому что, если сойдет, то окажусь свидетелем великого чуда и неизреченной милости Божией...

…Самое интересное началось, когда в центральном проходе, ведущем ко Гробу Господню, появились православные молодые арабы. Первым делом послышались громкие гортанные возгласы и звуки бубна и барабана. Арабы отрывисто и неистово кричали на своем языке: «Наша вера правая! Наша вера Православная!» Стоя на стульчиках, мы хорошо видели, как они двигались по узкому проходу - четверо коротко стриженых мужчин в современной одежде. Двое шли пританцовывая, а двое других сидели у них на плечах, один с бубном, другой с каким-то африканским барабаном. Арабы остановились, стали кружиться на месте, криками и быстрыми ритмичными ударами в свои инструменты накаляя эмоциональную атмосферу в храме и без того изрядно накаленную. Им, громко скандируя, вторили другие арабы, находившиеся в храме. Вдруг один из молодых арабов, сидевший на плече у другого, отдав кому-то барабан и взяв в руки большой деревянный крест, начал им размахивать стремительными круговыми движениями, продолжая при этом неистовым голосом выкрикивать: «Воля-дин, иля-дин, эль-мессия! (Нет веры иной, как Православная!)».

Для нас, русских верующих, воспитанных на примерах благочестия, да и, думаю, для других людей это было не только непривычным и странным, а даже несколько диким зрелищем. Впрочем, «всякое дыхание да хвалит Господа». Видно, Богу угодно и такое, слишком горячее, эмоциональное проявление веры. Ведь и царь Давид во время перенесения ковчега Завета в Иерусалим прыгал («скакаше»), как ребенок...

Наконец, арабы снова двигаются в сторону Кувуклии, а нашим взорам открывается более приятная картина: мы видим в проходе большие хоругви бордового цвета с иконами посередине, на одной хоругви изображена сама часовня Гроба Господня. Процессия, как по шумному волнующемуся морю, медленно движется вперед, к Живоносному Гробу. Напряжение нарастает. Душно. Гул от голосов тысяч людей, разрываемый скандированием и свистом арабов. Все ждут 141-го Предстоятеля Иерусалимской Церкви. Его долго нет. Арабы у Кувуклии, выжимая все возможное из своих голосовых связок, хором зовут Патриарха Феофила. Такое впечатление, что в храме огромное грозовое облако, вот-вот оно разразится громом и молниями. То, что происходит в твоей трепещущей душе, словами передать невозможно.

Через несколько минут Патриарх Феофил в полном пасхальном облачении, в митре, немного прибавляющей ему роста, в сопровождении Архиереев и священников выходит из алтаря Кафоликона и благословляет все распростершееся перед ним людское море. Сойдя с амвона, он невозмутимо и неспешно, окружаемый Архиереями, движется по центральному проходу, словно Моисей через расступившиеся воды Красного моря. Впереди него несут большую белую свечу, украшенную цветами, и несколько пучков по тридцать три свечи (по числу лет земной жизни Спасителя).

Проходит, наверное, около получаса, пока Предстоятель Иерусалимской Церкви достигает Кувуклии. Там его разоблачают до подризника, снимают с дверей кустодию (большую восковую печать), и он вместе с армянским игуменом Самвелом входит в самое святое место на земле, где совершается самое главное Божественное чудо.

Трепет в душе все возрастает и возрастает, сердце начинает биться сильнее.

Когда Патриарх и игумен вошли в Кувуклию, по всему пространству храма стали появляться всполохи, подобные всполохам молний или зарницам. Сначала редко, а потом все чаще и чаще. Их никак нельзя спутать с вспышками фотоаппаратов, потому что это именно всполохи, а не вспышки. Их природа отлична от электрического света. Всполохи эти разные по цвету: белые, голубые, зеленоватые, розовые. Сфотографировать их практически невозможно, всполохи небесных зарниц запечатлеваются лишь на видеозаписи.

Трепет сменяется радостью - оттого, что ты, грешный и недостойный, сподобился быть свидетелем этого непостижимого для ограниченного человеческого ума чуда! Вдруг я и те, кто стоит рядом со мной, видим, как от очередного небесного всполоха нежно-розовым светом засияла икона Божией Матери, висевшая перед нами. В то же мгновение лик Ее ожил и глаза Ее, исполненные неизреченной любви, радости и торжества, посмотрели на нас и на всех людей, в едином порыве устремивших свои взоры к Кувуклии. Состояние было такое, что казалось - вот-вот потеряешь сознание.

Всполохи разноцветных зарниц уже непрерывно озаряли весь храм. И вот от часовни Гроба Господня раздались ликующие крики, а через несколько секунд в проходе появился человек с пучком свечей, горящих Благодатным Огнем. Он двигался быстро, но огонь стал распространяться еще быстрее. И что удивительно: у людей, стоящих ближе к Кувуклии, огонь еще не загорелся, а у алтаря греческого Кафоликона, до которого от часовни метров пятьдесят, люди стояли уже с горящими свечами! Об этом необычном явлении свидетельствуют паломники всех времен. То есть у некоторых людей, стоящих в разных местах храма Воскресения Христова, свечи зажигаются сами! Слава Богу, дошел огонь и до нас. Я протягиваю вперед правую руку с пучком восковых свечей красноватого цвета - они вспыхивают светло-желтым огнем. Так же вспыхивает и мое сердце. Я умываю, как и все, огнем, сошедшим с Неба, свое лицо, бороду, руки. Огонь теплый, словно парное молоко. Поворачиваюсь к Екатерине: «Сними, пожалуйста, на камеру, как я умываю бороду. Пусть дома увидят, что она не загорается!» Она наводит на меня объектив. Теперь это чудесное мгновенье останется не только в моей памяти!

Вокруг сияющие лица, радостные возгласы. Весь храм уже объят огнем и синеватым дымом. Людское море волнуется, осиянное снизошедшей с Неба благодатью. Если бы это было обычное пламя, то давно бы начался страшный пожар.

Общее ликование постепенно стихает, часть свечей гасят, чтобы с радостным чувством совершившегося чуда унести их с собой в гостиницу, а потом увезти на родину, домой, поделиться с родными и близкими.

… Люди начинают расходиться. Замечаю неподалеку израильского полицейского, мужчину средних лет. Задрав голову вверх, он пристально куда-то смотрит. Даже рот у него приоткрылся. Застыл в этом положении, как статуя. Скорее всего увидел под сводами храма что-то необычное. Вот и ему Господь приоткрыл духовный мир, дал возможность убедиться в истинности Православной веры. Но попробуй он скажи кому-нибудь об этом. Неприятностей не оберется. А может... Я знаю одного израильтянина, который, работая с Православными паломническими группами, ощутив благодать Христианских святынь, принял святое крещение. Может, и с этим полицейским произойдет что-нибудь подобное. Дай-то Бог! Уж больно долго он стоял, подняв свои глаза к небу...

Не желая угодить в давку при выходе из храма (а он вмещает три тысячи человек), мы остались на своем месте, ставшем для нас за несколько проведенных здесь часов таким родным и дорогим, что вовсе не хотелось отсюда уходить. И мы были награждены за это! «Смотрите, смотрите - луч!» - услышали мы громкий ликующий голос Екатерины и стали свидетелями еще одного удивительного чуда. С левой стороны греческого алтаря стоял человек с зажженным пучком свечей. Пожалуй, он оставался в Кафоликоне единственным, у кого до сих пор горел Благодатный Огонь. Вдруг на его руку с горящими свечами через одно из узких высоких окон барабана купола сошел широкий луч. Его хорошо было видно в царившем вокруг полумраке от не рассеявшегося пока дыма погашенных свечей. Мужчина поднял руку вверх, она тут же засветилась в небесном луче, а свечи засияли, как фаворский свет. Стоявшие рядом люди начали снова зажигать свои пучки свечей от сияющего Благодатного Огня в чудесно сошедшем луче. А луч неожиданно стал двигаться по храму, как живой. Потом начал бледнеть и таять, почти исчез. И вновь, спустя несколько мгновений, яркой светлой полосой сошел на людей, стоящих с горящими свечами. Так продолжалось минут пятнадцать. Все, кто был в Кафоликоне, снимали чудесный луч на видео и фото...

В греческом приделе, кроме нас, никого не остается. Хотели выйти со стороны Кувуклии, но там еще слишком тесно, полиция регулирует плотный поток людей. Возвращаемся назад и через боковой вход в Кафоликон вливаемся в людскую реку, текущую к главному выходу. В ней немного свободнее, чем у часовни Гроба Господня. Черепашьим шагом продвигаемся к воротам храма. На ступеньках одного из боковых приделов, возвышаясь над протекающими мимо него паломниками со всего мира, стоит монах в плоской греческой скуфейке. Длинная черная борода и суровое аскетическое лицо делают его похожим на древнего отшельника. Но первое впечатление оказывается обманчивым. Монах неожиданно широко улыбается и трижды громко восклицает: «Христос анести!» Мы дружно отвечаем: «Воистину воскресе!» А кто-то и по-гречески: «Алифос анести!» И так радостно на душе, будто мы возвращаемся с пасхальной службы.

Людской поток выносит нас во двор храма Воскресения Христова. Ликующий праздничный перезвон колоколов поглощает все остальные звуки. С жадностью глотаем свежий теплый воздух. Я гляжу на синее небо. Почти сутки мы провели в храме. За это время так много пережито, что кажется - прошло полжизни. Да что полжизни! Эти счастливые минуты соучастия в великом чуде стоят целой жизни! Жизнь пролетает, словно миг, а настоящий миг жизни - это соприкосновение безсмертной души с вечностью, с горним миром, с Богом...

Когда вся наша группа собралась вместе, Екатерина радостно возглашает: «Христос воскресе!» И мы так же радостно отвечаем: «Воистину воскресе!». Один из полицейских, стоявших неподалеку, подходит к Екатерине и, грубо схватив ее за локоть, что-то злобно ей говорит, в смысле - прекратите нарушать порядок! Видимо, еврей-ортодокс. Не нравится ему наше торжество, торжество Православной веры. Но Екатерина резко выдергивает руку и дает полицейскому достойный отпор, показав знание иврита. Что его безсильная злоба по сравнению с той радостью, которую у нас никто и никогда не отнимет!

Протоиерей Сергий Гусельников

Когда игумения Новодевичьего монастыря Серафима отошла ко Господу, проститься с ней наряду с духовенством пришли… члены первого отряда космонавтов, а также весь цвет тогдашней русской науки. Что вообще-то вполне объяснимо, ведь прежде, чем стать первой монахиней, а позднее и настоятельницей Новодевичьевого монастыря, матушка Серафима, в миру – Варвара Васильевна Чёрная-Чичагова, – была известным учёным-химиком. И – одним из создателей того самого скафандра, в котором Юрий Гагарин 50 лет назад полетел в космос.

В годы войны выпускница вечернего отделения института тонкой химической технологии вместе с четырьмя другими инженерами вернула в рабочее состояние демонтированный московский завод «Каучук», изготавливавший резиновые детали для танков, самолётов и машин. Как вспоминала сама Варвара Васильевна, «сначала был шок, так как никакой документации не осталось, надо было рецептуру восстанавливать по памяти… Нам пришлось заново создавать производство в пустых цехах эвакуированного завода. Мы находились на казарменном положении, жили на заводе в течение 4-х лет, спали по 2-3 часа в сутки. Домой приходила раз в неделю на несколько часов».

Позднее, окончив аспирантуру, она возглавила лабораторию резиновой промышленности в НИИ и занялась разработкой синтетической резины – латекса. «Оглядываясь назад, могу сказать, что мне удалось внести в решение этой важной задачи свой скромный вклад. Это меня радует, так как этим я продолжила фамильную традицию служения Отечеству», – признавалась доктор технических наук, профессор и заместитель директора НИИР.

В.В.Чёрной-Чичаговой была разработана технология получения особо тонкой мягкой резины, которая легла в основу производства медицинских изделий, резиновых перчаток для хирургов, клапанов для искусственного сердца, трубок, зондов, катетеров, высотных радиозондовых оболочек. Тогда это было новое слово в химической промышленности. Также Варвара Васильевна участвовала в создании материалов для изготовления средств защиты космонавтов и других специалистов, работающих в условиях излучений, опасных для здоровья.

С семидесятых годов её стали посылать за границу на разные конференции и симпозиумы, она объехала весь земной шар, делая доклады на английском языке, организовала три больших международных конференции в Советском Союзе. На её счету – более 150 печатных трудов, 36 авторских свидетельств на изобретения. Ей было присвоено звание заслуженного деятеля науки и техники РСФСР, она стала лауреатом Государственной премии СССР, награждена Орденами Трудового Красного Знамени и Октябрьской Революции, многочисленными медалями.

При этом внучка митрополита Серафима, принадлежавшего к одному из старейших дворянских родов Чичаговых, расстрелянного в Бутово в 1937 году и канонизированного в лике святых через 60 лет, была глубоко верующим человеком.

В течение долгой трудовой жизни Варвары Васильевны неоднократно поднимался вопрос о ее партийности. Многие предлагали свои рекомендации. «Тянула резину», говорила, что не готова. Оставили меня в покое, когда я уже работала в институте и только после того, как узнали, что мать моя – монахиня. Я писала в автобиографии, что она похоронена в Куремяэ, не указывая, что это Пюхтицкий монастырь. Когда разобрались, в чем дело, видимо, поняли, что я не сдамся», – рассказывала она.

«Я была верующей с рождения. Крестным отцом моим был дед. Крестильный крест, который с благоговением ношу, знал руки моего деда. Правда, я не всегда ходила на службы из-за отсутствия времени, но церковь существовала для меня всегда. О Боге не забывала никогда. Не состояла ни в одной атеистической организации, ни в пионерской, ни в комсомольской, ни в КПСС. Правда, и не афишировала, что я верующая. Не раз бывали курьезные ситуации, когда высокое начальство, поручая ответственные задания, обязательно угрожало: «Не выполните в срок, – положите партбилет на стол!». Начальству партийному даже в голову не приходило, что на высоких должностях, которые я занимала, может находиться человек без партбилета».

Закономерно возникает вопрос: как же это могло произойти в советское время, что верующая и к тому же дворянка окончила пролетарский вуз, работала на оборонном заводе, была допущена к секретной работе, ездила за границу? – «Мне помогали Иисус Христос и Матерь Божия, и преподобный Серафим, которым я молилась. И, конечно же, митрополит Серафим, который уже был прославлен у Бога. Я говорю это не только по опыту моей молодости, но и по опыту всей моей жизни, которая корнями связана с дедом».

Будущая монахиня рассуждала так: «Чем учёней человек, тем он больше копается в своём собственном «я». А религия воспринимается как таковая: или ты веришь в Бога, или ты не веришь в Бога. Копаться нельзя. Иначе попадёшь в такие дебри, что из них не выберешься. Если вы начинаете копаться: почему вот, я верю в Бога, а всё время на меня какие-то напасти, что-то случилось в семье, почему это такое? – вот тут и пойдёт весь разлад душевный. За наши грехи всё это… Я за всё Бога благодарю. Вот ложусь и говорю: Спасибо Тебе, Господи, за всё Тебе спасибо. Каждый Божий день, который прожила, принимаешь Бога как Он есть. И всё можешь объяснить».

Вся жизнь Варвары Васильевны была той непрерывной и непрестанной молитвой, о которой митрополит Серафим говорил, что она необходима каждому христианину для спасения, а не только одним монахам. Он писал: «Непрестанная молитва есть наивысшая премудрость, и она не заключается в словах, в чтении вслух и в поклонах, в стоянии перед иконами, а требует только, чтобы мы везде и всегда памятовали о Боге, все предпринимали с мыслию о Нем, и все совершали во славу Божию».

Варвара Васильевна порою сокрушалась о своей немолитвенности. «Мне еще надо научиться молиться. Я еще молиться не умею», – вздыхала она по смирению своему. Горевала о своих упущениях в прошлом, о том, что мало общалась с дедушкой, «мало росла духом». «По каким-то ему одному ведомым причинам дедушка не давил на меня религиозно-духовным авторитетом: не заставлял ходить в церковь, читать богословские книги, исполнять молитвенное правило… По-видимому, он предоставлял мне полную свободу в выборе жизненного пути в те тяжелые годы, которые выпали на долю моего поколения», — писала Варвара Васильевна в своих воспоминаниях. О себе говорила честно и открыто, что в те страшные годы очень многого не знала, жила как загипнотизированная, как все: пели и плясали, ходили на какие-то парады в белых тапочках с голубой каемкой. Когда люди сидели в тюрьмах, мы не знали о репрессиях, мне ничего не говорили о деде. Все боялись. Поэтому я была совершенно сражена, когда осталась один на один со своим наследием. В церкви не крестилась при сотрудниках, и они при мне. Я понимаю, что надо перекреститься, и они понимают, что Варвара Васильевна на них смотрит…. Мы все боялись. Наше поколение боялось всего».

Больше всего сожалеет Варвара Васильевна о том случае, когда, оказавшись с коллегами в Бари, у раки Святителя Николая, не опустилась перед ней на колени. «Знаю, что четыре пары глаз за мной следят. Может быть, я могла бы поклониться и больше никуда не ездить. Конечно, я оскандалилась с христианской точки зрения. Приехала очень расстроенная, покаялась. Священник сказал: «Служи подряд несколько молебнов Святителю Николаю, может быть, замолишь свои грехи». Давно это было, но чувство вины сохранилось у нее до конца дней. И с какой безпощадностью к себе (а может быть, и в назидание другим) признается она в этом грехе малознакомым людям. Как апостол Петр до самой смерти ежедневно со слезами каялся в своем отречении от Христа. «Я сама никак не могу понять, как были все религиозными и вдруг в один миг стали носить красные платки и все свергать. Все рушить. Для России это было испытание за все наши грехи, которые делали не только мы, но наши деды и прадеды — поколения. Поэтому мы скатились так быстро. Старушечки потом вымолили все. Если бы не было старушек, не было бы монастырей – не было бы вообще веры в Бога. Крестьянки, женщины в разных красивых платках, которые приходят в храм и стоят, никогда не садятся, а стоят и четыре часа, и пять часов, если надо; стоят и молятся, и несут благодать Божию в свою семью».

После смерти мужа, с которым прожила 38 лет, Варвара Васильевна отпела его в церкви и поставила крест на его могиле, что в те годы у многих вызвало шок. Это был единственный крест на всём Кунцевском кладбище. Вот как она сама рассказывала об этом: «В 1983 году в одну минуту, буквально у меня на руках умер мой муж. Он не болел, ни на что не жаловался. Раз – и жизнь кончилась. Это меня потрясло, я вдруг поняла: пора и мне собираться, ведь всё может случиться мгновенно. Но с тем, что я к тому времени имела за душой, к Богу идти было нельзя. Я действительно была учёным с мировым именем, лауреатом Государственной премии и прочее. Гордилась тем, что я такая. Никакого смирения и терпения во мне не было. А Богу наша гордость не нужна. Как человек религиозный, я это знала».

Священник храма во имя Пророка Илии, который был ей очень близок, сразу сказал, что следует повторить подвиг матери – пойти в монастырь… «Но я считала себя слишком земным человеком. А примеры в семье были: моя мать Леонида и две мои тётки Наталия и Вера приняли монашество. Себя же я как-то не представляла в монашеской жизни: слишком долго ходила по грешной земле. Но надо мной тяготели эти слова».

Оставшись одна и продолжая работать научным консультантом НИИР, Варвара Васильевна всё чаще стала обращаться своими мыслями к деду. «Собрать все сведения о нём и восстановить его живой образ в памяти русского народа сделалось главной целью моей жизни; разработка резины перестала быть для меня интересной, как раньше… Не каучук, а дед был теперь объектом моего напряженного любопытства: почему он так жил? Что думал? Что чувствовал?».

В 1986 году она окончательно перешла работать в храм во имя Пророка Илии, где стала продавать свечи. «Радостно было приносить хотя бы маленькую пользу церкви, которую я очень люблю… Многие мои знакомые изумлялись: я – и в храме, у свечного ящика. Но я там за пять с лишним лет много для себя открыла заново и многое в себе изменила. Мне необходимо было победить свою гордость, понять, что все мои звания и заслуги в миру ничего не стоят. Мне надо было обрести смирение, терпение, милосердие».

Именно в те годы возникла идея издать труды деда. «Но она появилась не сразу. Видимо, по Промыслу Божию, был мне вещий сон от моего деда. Он был облачён в чёрную рясу… Я к нему подхожу и говорю: «Дедушка, возьми меня с собой». А он меня взял очень крепко за голову, прижал к груди и говорит: «Нет-нет, ты должна послужить, ты мне ещё послужи»… Мне стали говорить священнослужители, что я должна написать о нём воспоминания. Я была, кончено, этим смущена: я не филолог и не богослов. Написать жизнеописание было довольно сложно: документов не осталось – все изъяли во время ареста; мамы и тёток уже не было в живых, сама я мало что помнила. Однако за работу принялась. По крупицам начала собирать сведения, касающиеся тех страшных событий: стала заниматься реабилитацией и восстановлением доброго имени своего деда. Воскрешение его трудов и памяти стало в эти годы смыслом моей жизни».

В 1988 году Варвара Васильевна подала в КГБ РСФСР заявление о реабилитации деда. Вскоре состоялся суд, постановление «тройки» было отменено, дело прекращено «за отсутствием состава преступления», а митрополит Серафим (Чичагов) реабилитирован.

В 1937 г. тайно в отсутствие родных, на даче, был арестован 80-летний митрополит Серафим. Неизлечимо больного старика увезли на машине «скорой помощи», несмотря на протесты соседей. Много лет совмещавший призвание пастыря и врача, имевший в своей картотеке 20 000 пациентов (!), он сам оказался без помощи в холодной камере Таганской тюрьмы. Однако в документах, хранящихся в архивах КГБ, не было указано место его расстрела и захоронения. Только спустя шесть лет Варвара Васильевна узнала, что дед принял мученический венец на Бутовском полигоне НКВД, где в течение нескольких месяцев 1937 – 1938 гг. было расстреляно более 20 тысяч человек.

Она стала посещать Бутовский полигон, с большим трудом и ухищрениями пробираясь на его территорию. Ей удалось передать Патриарху Алексию II один из первых списков расстрелянных там, еще далеко не полный (250 имён). За это Варвара Васильевна удостоилась личной благодарности от Святейшего. В.В.Чёрная-Чичагова деятельно участвовала в организации установки большого поклонного креста и его освящении на Радоницу 8 мая 1994 года. А когда составилась община будущего храма во имя Новомучеников и исповедников российских в Бутове, занималась всеми её делами.

В 1989 году в «Журнале Московской Патриархии» вышла первая статья – «Митрополит Серафим (Чичагов)». Позднее свет увидел двухтомник богословских трудов митрополита Серафима «Да будет воля Твоя», был переиздан «Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 году» с большим дополнительным материалом (более 60 страниц), подготовленным Варварой Васильевной, вышли двухтомник «Медицинские беседы», «О возрождении приходской жизни», «Что является основанием каждой науки», «Доблести русских воинов. Рассказы о подвигах солдат и офицеров в Русско-турецкой войне 1877 – 1878 гг.». В 1994 году был снят телефильм о Владыке Серафиме из цикла «Чада светлой России».

«Спасибо деду ещё за одно, за самое ценное, – писала матушка Серафима. – Чтобы понять его жизнь, мне пришлось читать много духовной литературы, и тут во мне стал происходить процесс необратимого характера: я всё больше начала осознавать тщету мирских устремлений и необходимость спасать свою душу для вечности. И я поняла, что самое большое препятствие для меня на этом пути – гордыня. Надо было во что бы то ни стало смириться. А я ведь привыкла к начальственным постам и славе».

И ещё Варвара Васильевна поняла, что настоящая судьба, к которой шла всю жизнь, хоть и не прямым путем, – монашество. «Видно, Богу было угодно, чтобы сначала я послужила науке, нашему хозяйству. Чтобы нагрешила в своей «самости», чтобы имела возможность убедиться в тленности земных почестей и наград, задумалась бы: а с чем же, с какими духовными заслугами предстану я перед Всевышним?».

За две недели до пострига произошла её последняя встреча с научной средой – игумения Серафима была приглашена на Международную конференцию по каучуку и резине, которая проходила в Москве. Приятное общение с коллегами, прощание с прошлым прошло без сожаления о нём.

В 80 лет ее ждало новое поприще. Именно ей митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий предложил стать игуменьей только что возвращенного Церкви московского Новодевичьего Монастыря. Благословение на принятие пострига передал ей о. Иоанн (Крестьянкин). И еще 5 лет, уже в монашестве с именем Серафима (в память о деде и о его небесном покровителе – Преп. Серафиме Саровском) она трудилась, возрождая древнюю обитель.

В памяти сестер Новодевичьего монастыря и знавших ее священников матушка Серафима осталась примером духовного аристократизма. Будучи строгой к себе, она была снисходительной к другим и очень терпеливой.

Ее судьба изумляла. Игумения Серафима стала «связующей ниточкой» с той дореволюционной культурой духовности и нравственной красоты, дефицит которой так ощущается в современном обществе. У нее молодые и старые, образованные и совсем простые учились тому, как можно и нужно жить по совести, как терпеть и не сломаться, как по-христиански «держать голову низко, а сердце – высоко».

Такой, казалось бы, стремительный переход от мирской жизни к монашеской и посвящение Варвары Васильевны во игумению могли совершиться только благодаря длительному, невидимому для постороннего глаза духовному ее возрастанию на основе веры, заложенной с детства, многолетней работы в храме, погружению в богословские труды митрополита Серафима, молитвам, внутренней работе над собой.

Жила-была девочка. Звали ее Алина. Алина Милан. Она жила в Москве и училась в Московском университете. Папа у нее был евреем, а мама - русская. Не спешите упрекать меня в безтактной нетолерантности. Я никогда не интересуюсь национальностью моих друзей, знакомых или тех, о ком пишу статьи. Но сегодня это важно: русская мама и еврей - папа. И еще - бабушка, гражданка Израиля. Я не знаю, исповедовал ли папа Алины иудаизм и, вообще, верил ли он в Бога: его давно нет в живых. А мама была и остается Православной. И такой же Православной воспитала дочь. Когда-то, в Царской России, слова Русский и Православный были синонимами, и оба писались с большой буквы. Человек любой национальности - будь он еврей Левитан, армянин Айвазян (Айвазовский) или арап Петра Великого Ганнибал - приняв Православное Крещение, становился русским. И наша современница Алина (в крещении Елена) Милан была русской.

Сегодня не модно называть свою национальность. Нет больше в паспорте такой графы. А отметку о вероисповедовании отменили еще раньше, ее смела революция. Но ведь исповедовать свою веру, помнить о своих национальных корнях - вовсе не значит унижать веру и национальность других. Тем более что эти другие в своих странах помнят о своей национальности очень хорошо.

Алина Милан училась на юридическом факультете МГУ, ходила в Православный храм, исповедовалась, причащалась. А однажды - заболела. Тяжело. Даже название недуга нелегко произносится - альвеококкоз печени. Отечественные врачи справиться с ее болезнью не смогли. И Алину отправили в Израиль, собрав деньги на лечение. Лечение там провели. Но его оказалось недостаточно. Нужна была операция. В России таких сложных операций пока не делают. А на операцию нужны деньги. Много денег. У Алины с мамой их не было. И спонсоров не было. Но была - соломинка, за которую утопающий обычно хватается, не раздумывая. Этой соломинкой для Алины стал покойный папа-еврей и живая бабушка - гражданка Израиля. По законам этого государства Алину могли признать своей, репатрианткой, могли дать ей гражданство, а вместе с ним - безплатную медицинскую страховку, полностью покрывающую расходы на операцию. Могли дать ей жизнь…

Нам, здоровым и относительно благополучным, трудно представить радость приговоренной к смерти двадцатитрехлетней девушки, а еще труднее представить радость ее матери. Самое страшное в жизни - хоронить своих детей. Не дай Бог кому-то это пережить. И вот - надежда, соломинка, вытягивающая из разверзнувшегося жерла смерти.

Вопрос о новом гражданстве Алины власти решили положительно. Но случай-то особый. Все надо было делать очень быстро, по упрощенной схеме. Ей оставалось лишь заполнить анкету (нужную только при срочном предоставлении гражданства). И тут… Тут, в отличие от нашей толерантной страны, оказалась графа «вероисповедание». А в ней - всего два варианта ответа: иудей или атеист. Даже писать ничего не надо. Просто выбрать одно из двух и подчеркнуть. Наверное, такой расклад тоже считается толерантностью. Никакое другое исповедание кроме иудейского для еврея невозможно - видимо, так считают в Израиле. Только атеизм. Но ведь атеизм отрицает истинного Бога. А для Православного истинный Бог - Христос. И согласиться с именованием себя атеистом Православный не может, не должен, ведь это значит - отречься от Бога, от Христа.

Наверное, большинству наших современников, хотя бы и Православным по Крещению, не понять решения Алины и ее мамы. Для государства Израиль это действительно была формальность: иудей, атеист… Когда Алина лечилась в израильской клинике, она, по ее собственным словам, не скрывала своей веры: молилась, осеняла себя крестным знамением, держала икону на подоконнике, и никто на это не обращал внимания - ну, мало ли вокруг «атеистов». Но для Христианина это не формальность. Потому что Сам Христос, призывая людей следовать за Ним, говорил: «… кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее; ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо, кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится Сын Человеческий, когда приидет во славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк. 8, 35-38).

Духовник Алины, настоятель столичного храма в честь Преподобного Серафима Саровского в Кунцеве священник Александр Нарушев, не хотел влиять на ее решение. Не имел на то морального, человеческого права. Ведь речь шла буквально о жизни и смерти. Но когда перед отъездом в Израиль он навестил девушку в больнице, Алина встретила его словами: «Мы все решили с мамой. Я не сниму крест и не буду отрекаться, оно того не стоит». Это было ее исповедание Христа. После этого она причастилась. А мать, когда духовник спросил ее о дальнейших действиях, отвечала: «Не знаю. Бог не оставит, будем искать спонсоров, продавать что-то из личного имущества». - «Но у вас нет времени», - возразил духовник. - «Впереди вечность…» - ответила она.

В ночь на 14 марта 2011 года Алина умерла, не дождавшись операции в израильской клинике.

Пишу эти строки в день церковного празднования Сорока Мучеников Севастийских. Что знает наше «крещеное большинство» об этом празднике, кроме того, что в этот день принято сеять семена помидоров на рассаду? Давным-давно, в IV веке по Рождестве Христовом, в армянском городе Севастии у языческого правителя Агриколая была дружина из сорока воинов. Однажды правитель узнал, что все они были Христианами, и стал принуждать их отречься от Христа. Но угрозы, тюрьма, пытки оказались безсильны. Тогда воинов загнали в ледяную воду озера. А на берегу растопили баню: отрекись от Христа - и грейся в ее теплом нутре. Лишь один из сорока не выдержал, вышел на берег. В этот миг стоявшая на берегу стража увидела снисходящие с неба на замерзающих Христиан сорок мученических венцов. И один из стражников по имени Аглаий, сбросив с себя одежды, бросился в ледяную купель с криком: «И я Христианин!» И тоже принял венец мученичества.

Это давнее событие Христианской истории заставило меня вспомнить о другом, общеизвестном сегодня событии истории современной. Русский воин Евгений Родионов. Оказавшись в плену у чеченских бандитов, он отказался снять с себя крест и перейти в ислам. Ему тоже обещали жизнь и «теплую баню». Его тоже ждала мать. Но он вместе с друзьями-сослуживцами выбрал мучительную, под пытками, смерть. Имена плененных и погибших вместе с ним ребят сегодня незаслуженно забыты. Да, Евгению досталось больше всех: на нем был нательный крест, и именно за это, за безстрашное исповедание Христа, после трех месяцев пыток ему усекли голову и вместе с туловищем бросили в яму. У Андрея Трусова, Игоря Яковлева и Александра Железнова крестов, скорее всего, не было. Видимо, в гражданской жизни они не были ревностными Христианами, но, глядя на твердость Евгения, повторили, как Севастийский стражник-язычник: «И я Христианин». Отказались принять ислам и тоже были казнены.

У каждого Христианина - свой крест. У каждого он - по его силам. Господь знает силы каждого и непосильного человеку не посылает. У большинства из нас сил - только-только чтобы поддерживать в себе огонечек веры. А когда наша вера начинает оскудевать и захлебываться волнами житейского моря, Господь являет среди наших современников яркий, как Пасхальный Благодатный Огонь, пламень веры и исповедания.

По учению святых отцов, Антихрист, этот предвестник кончины мира, придет в мир, когда почти все Христиане станут теплохладными, заботящимися лишь о своем земном благополучии.

…Жил-был мальчик Евгений. Жили с ним рядом мальчики Андрей, Игорь и Александр. Жила-была девочка Алина, в крещении - Елена. Но при чем здесь прошедшее время? Они же все живы - у Бога, в селениях праведных, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхания. Живут - и молятся о нас: да не оскудеет вера наша.

Марина Захарчук

Многократно в Новом Завете встречается выражение «во Христе». «Кто во Христе, тот новая тварь», «я родил вас во Христе Иисусе благовествованием», «как во Адаме все умирают, так во Христе все оживут» и многие другие. Что означает выражение «во Христе»? Оно означает, что Церковь Христова, то есть люди, идущие за Христом, призваны войти во Христа, став клетками и членами Его тела. Об этом говорит святой апостол Павел: «Мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его», и говорит далее, что тайна такого соединения «велика есть». И поистине велика тайна соединения человека со Христом, тайна вхождения в Его Тело. Пока эта тайна нам до конца не открыта, она вполне откроется лишь в Будущем веке, при втором пришествии Христовом, и Сам Христос говорит об этом так: «В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас».

Итак, смысл христианской жизни – соединение со Христом, вхождение в Него и пребывание в Нем. Сын Божий, явившись в мир, дал нам не просто Свое небесное учение, но дал нам, прежде всего, Самого Себя, Свое родство, возможность соединения с Собой. И для достижения этого родства Он оставил Церкви великое таинство – таинство Святого Причастия. Через Причастие Христос предлагает нам Свое родство, Свою Кровь.

Человеческое тело всегда состоит из той пищи, какую человек ест. Поэтому если мы едим Тело Христово, то и сами становимся Телом Христовым. И наоборот, если человек не причащается Тела и Крови Христовых, то он не принадлежит к Его Телу и не имеет родства с Ним. Строго говоря, такой человек – не христианин, он не принадлежит к Церкви и далек от Христа. Из Священного Писания мы видим, что апостолы Лука и Клеопа узнали Христа только после того, как они причастились Его Тела, а до этого они не узнавали Его, хотя и долго слушали Его дивные слова, хотя и горело их сердце от этих слов.

Кто не причащается Тела и Крови Господних, тот даже и главную христианскую молитву «Отче наш» не имеет особого права читать, ибо как может называть Бога своим Отцом тот, кто не имеет в себе Его Крови? Ведь в детях всегда течет кровь отца? А вот те, кто причащаются Тела и Крови Христовых, с полным правом, как родные дети, могут называть Бога своим Отцом.

Через Причастие мы принимаем в себя то, чего нет ни в нас самих, ни во всей вселенной, – принимаем безсмертие. Ибо Христос, воскреснув из мертвых, победил смерть и тем положил начало новой Вселенной, новому Веку, где смерти уже не будет. В этот блаженный Век призваны войти в свое время христиане. А пока мы еще в него не вошли, пока мы еще только на пути к нему, нам дано великое таинство Причастия как залог того Века, как семя его, которое в свое время прорастет и принесет нам плоды вечной жизни. Ибо, причащаясь Плоти и Крови воскресшего и победившего смерть Христа, мы принимаем в себя залог воскресения и вечной жизни, как и Сам Он говорит в Евангелии: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день». То есть те, кто имеет в себе Кровь Христа, будут воскрешены Им для вечной жизни. Тогда исполнятся известные слова святого апостола Павла: «Как во Адаме все умирают, так во Христе все оживут». Ибо все человечество происходит от одной крови – от Адама, и так как Адам подвергся падению и стал смертным, то и все, кто произошел от его крови, также являются смертными. Христос же, Новый Адам, победил смерть и явился родоначальником нового христианского человечества, Он дал миру новую линию Крови. Имея в себе эту Кровь через таинство Причастия, христиане имеют в себе семя безсмертия и являются тем новым народом Божиим, который в свое время унаследует вечную жизнь в Царствии Христовом.

Конечно, все сказанное не означает, что, причащаясь, мы автоматически уже спасены и независимо от нашей жизни и наших дел войдем в Царство Христово. Это, конечно, не так. Для того чтобы соединение со Христом, достигаемое через таинство Причастия, было для нас спасительным, нужно нам еще непременно и жить по заповедям Христовым. Это и понятно: ведь если через Причастие мы становимся Телом Христовым, Его клетками и Его членами, то мы должны и действовать так, как угодно Христу. «Исполнением животворящих заповедей Евангельских поддерживается соединение христианина со Христом, – говорит святитель Игнатий Брянчанинов, – иначе не может член Христов пребывать в соединении со Христом, как действуя из Его воли, из Его разума. И воля, и разум Христовы изображены в Евангельских заповедях». То есть тот, кто соединен со Христом, должен жить по Евангельским заповедям, только тогда он будет истинным членом Тела Христова. В противном же случае он будет в теле Христовом каким-то инородным членом, который это Тело рано или поздно извергнет из себя.

О великой ответственности христиан, соединяющихся через Причастие со Христом, есть очень хорошие слова и у святителя Иннокентия Херсонского. «Да будет мысль о соединении нашем со Христом правилом наших действий, – говорит он, – да удерживает она нас от всего противного Христу и Его святому закону; да располагает ко всему, что честно и похвально перед Богом и людьми! Не попустим, чтобы возлюбленный Жених душ наших терпел и страдал от соединения с нами! Дорого стоила Ему возможность питать нас Своим Телом и Кровью; для этого надлежало взойти на Крест. Не попустим же, чтобы Он, входя под кров души нашей, вновь обрел там для Себя Голгофу».